Таежный бродяга

Я вот сказал: от профессиональной литературы я отрекся, проклял ее. Это правильно. Я отрекся всерьез! И долгое время оставался верен своей клятве… Но что же мог я поделать с самим собой — с неистребимой тягой моей к сочинительству? Ведь отказаться от себя нельзя, невозможно! Да я вовсе и не хотел отказываться… И тогда — в товарном вагоне — как-то непроизвольно, легко стали у меня рождаться стихи. В них снова ожил тополиный город, проступала из тьмы Ангара и старый мост над нею…

В дороге наметились лишь отдельные, разрозненные строфы. В целом же эта вещь созрела и оформилась позже, потом… И пройдут годы. И мы опять, случайно, встретимся с Ириной. И она — совсем уже увядшая, беловолосая, — спросит меня, печально кутаясь в платок: «Куда ж ты исчез в тот вечер? Понимаешь, все тогда неожиданно изменилось, и я на вокзал вообще не пошла. Сидела допоздна в редакции — звонила тебе… И ждала твоего звонка. Думала, ты догадаешься — где я. И на следующий день мы вместе с редактором ждали, что ты придешь, появишься… Но ты пропал. Как в воду канул… Ах, ты все время со мной хитрил — с начала и до конца!»

И затем, зажмурившись и словно бы плача беззвучно, она будет слушать эти стихи… Папиросы, Диккенс, крепкий чай. Тишина. А за окном ненастье. В форточку, распахнутую настежь, хлопья залетают невзначай. Снег валит. И вдруг, сквозь свет лиловый, возникает город тополевый. Много лет прошло, а вот, поди же, до сих пор я мост иркутский вижу! В хлопьях белых, в тополиной вьюге, сколько раз стояли мы вдвоем. Говорили — каждый о своем. Думали упорно друг о друге… Ветер был. Он бился о железо. Воду волновал у волнореза. И была тревожно-холодна и ясна ангарская волна… И бела была твоя рука. Пухом опушенный у виска, снежным нежный завиток казался. Ты сказала: «Позвоню с вокзала». И ушла. И не было звонка. Вот мне и остались по ночам, — папиросы, Диккенс, крепкий чай. Что еще? Тот мост, твои слова… Ты ушла… А может, ты — права? И, лицом прижавшись к мокрому стеклу, именем твоим я окликаю мглу.

Часть четвертая. Если господь заронил в тебя свет…

Как я мерз,
ах, как я мерз, бывало!
Спал в снегу и плутал в пургу,
песни пел я, и застывала
кровь на лопнувшей коже губ.

Глава 1. Белые ключи

В Абакане — пыльном деревянном степном городке — я сразу же, не раздумывая, направился в Управление внутренних дел.

Городок этот представлял собою административный центр Хакасской автономной области, и здесь, таким образом, были сосредоточены все правительственные учреждения. Имелись тут, между прочим, и областное издательство, и редакция газеты «Советская Хакасия». Проходя по центру города, я увидел пышную вывеску с названием газеты… И отвернулся. Не захотел даже смотреть на нее! И удалился, не дрогнув и не замедлив шага, лишь суеверно — трижды — плюнул через плечо.

Метания мои кончились. Я шел теперь — по прямой!

В Управлении меня, оказывается, уже ждали.

Пожилой, весь какой-то высохший, с худыми запавшими щеками майор (я тотчас же мысленно окрестил его «скелетом») сказал:

— Где же ты болтался, а? Телефонограмма из Москвы пришла месяц назад. И с тех пор мы ждем… Что случилось?!

— Да так… Не повезло, — начал я по привычке, — сами знаете, как бывает…

Но тут же я сообразил, что стандартная эта фраза выглядит здесь нелепо. И, переведя дух, добавил быстро:

— Со мной, собственно, что произошло? Я, понимаете ли, заболел в дороге. Сильно заболел. И валялся все это время у каких-то чужих людей… И… да! И тогда же потерял все свои вещи и документы.

— Потерял документы, — недоверчиво переспросил Скелет, — и все вещи? Это ты-то, старый поездной вор?

— Во-первых, я уже не вор! — воскликнул я. — А во-вторых… ну, случилось так… Судьба! — Вид у меня при этом был обиженный, и глаза — ярко-голубые! — В конце концов, каждый ведь может заболеть, свалиться, попасть в беду… Я не живой человек, что ли?

— Ладно, — сказал Скелет. И костлявой своей ладонью хлопнул по столу — по пачке бумаг. — Это все пустяки. Документы потом выдадим… Да это — не к спеху; тебе ведь они сейчас ни к чему! Главное что? Главное — то, что ты наконец появился! Еще бы недельки две ты вот так «проболел» — и нам пришлось бы объявлять республиканский розыск. А что это значит, ты сам, надеюсь, понимаешь!

Так мы с ним потолковали недолго. Потом он подошел к висящей на стене карте области и на миг задумался перед нею.

В центре карты размещалось большое желтое пятно: оно обозначало степь. А по сторонам, заполняя все оставшееся пространство, простиралась сплошная зелень тайги, испещренная горами, ручьями и реками. Самой крупной водной артерией Хакасии был Енисей. Притоком его — речка Абакан. А в нее, в свою очередь, впадал извилистый, путаный Аскиз, берущий начало в верховьях Саянского хребта… Я рассматривал все это с интересом; здесь мне теперь предстояло жить. И кто знает — сколько? Может быть — весь остаток своих дней?