Таежный бродяга

Вообще говоря, отойти от кодлы, «завязать», по воровским правилам, может каждый. Теоретически тут нет проблем. Но на практике — их множество. И все они сложны. И чреваты тяжкими последствиями.

Очень опасно, например, покидать кодлу накануне готовящегося серьезного «дела»… И столь же рискованно — уходить сразу после него! Любая неудача, постигшая блатных (провал, разоблачение), может быть тотчас же приписана «отошедшему», поставлена ему в вину.

И самое страшное здесь то, что он — будучи обвиненным в предательстве — по существу, не может уже оправдаться, начисто лишен такой возможности!

Так что лучше всего не уносить с собой ничьих секретов и тайн. А это, конечно, не просто… Ведь нельзя же, согласитесь, жить в сплошном мире тайн — и не приобщиться ни к одной!

Словом, для того, чтобы уход был легок — надобно тщательно и точно выбирать момент… Мне в этом смысле повезло. Я завязал в относительно спокойное время, в период затишья. Да и к тому же произошло это в лагере. Ничьих секретов я, стало быть, не унес, никто от меня, в общем, не зависел. И опасаться меня не было причин.

Хотя — как сказать! С точки зрения блатных, сомнителен всякий, кто не входит в кодлу. И особенно тот, кто не входит в нее, но — общается с нею…

Вот таковым я как раз и был сейчас — для спутников Соломы! С ним-то самим все обстояло проще… Но и он тоже (я знал это отлично!) — случись что-нибудь — спокойно, не колеблясь, отдал бы меня на расправу… А скорее всего, расправился бы со мною лично. Все с той же добродушной улыбкой. Как старый мой друг и учитель.

Нет, здесь, сейчас, мне нельзя было ошибиться ни в чем, ни в едином слове, ни в малейшем движении… Внезапный мой порыв — уйти, отлучиться — мог быть расценен ребятами как некая уловка… А может, у меня — контакты с милицией? А может быть, я стучу? Кто знает, куда я действительно собираюсь идти?

И потому я, помедлив и закурив, сказал, обращаясь к Соломе:

— Слушай, а ты не хочешь — со мной, а? Это недолго… Пройдемся, покурим, еще поговорим.

Мы прошлись с ним по перрону. Покурили. Поговорили еще о моих планах и вообще — о жизни.

— В крайнем случае, — сказал он, — если уж ничего не получится, не пойдет, — возвращайся к нам. Приезжай в Ростов. Я как раз еду туда.

— Нет, Солома, — проговорил я, — нет… Да и кем я теперь буду — там, у вас? На каких правах?

— Ну, не знаю, — поджал он губы. — Будешь — при мне…

— При тебе! — Я усмехнулся сумрачно. — А если тебя не станет — что тогда?.. Нет, дружище. Я отбился от старого берега, и поворачивать назад уже поздно. Или я выплыву, прибьюсь к другому, или — потону, подохну. Ну а подохну — туда и дорога! Не жаль! Значит, не смог, не сумел; чего жалеть неудачников!

Я вздохнул, огляделся медленно. Ирины не было нигде (очевидно, я проглядел ее, пропустил), и перрон уже опустел. Только у вокзальных дверей толпились какие-то личности — все в одинаковых блестящих плащах, в серых кепках, в высоких сапогах… Надо было уходить.

— Мусоров развелось, — глухо проворчал Солома, — прямо, беда!

И он загасил окурок и поежился.

— Пойдем-ка, рванем еще по одной — по отходной. И я буду отчаливать.

— Ты когда едешь?

— В двенадцать. С московским.

Мы направились к дверям. Но тут дорогу нам преградил человек в плаще. Коснулся пальцем козырька и сказал:

— Минуточку… Ваши документы? Попрошу! — Внимание его, очевидно, привлек Солома; на меня он почти не глядел…

— Пожалуйста, — спокойно отозвался старый взломщик. Отворил полосатый свой пиджак. Порылся в нем. И ленивым жестом протянул агенту какие-то бумаги.

Тот просмотрел их придирчиво. И возвратил владельцу. У Соломы все было в полном порядке. У него-то — да! А вот у меня…

— Нету, — сказал я, разведя руками.

— Как так — нету? — нахмурился агент.

— Да вот так. Нету, и все.

— Ага. Ну, тогда вам придется пройти, — заявил агент. И сейчас же кто-то — сзади — прочно взял меня за рукав.

Глава 7. Шепот судьбы

— Ну, так где же твои документы?

— Не знаю… Потерял.

— А где ты, вообще, проживаешь? По какому адресу?

— Я — нездешний…

— Откуда ж ты?

— Издалека, — сказал я, стараясь выглядеть как можно наивнее (по-блатному это называется «делать голубые глаза»). — Разве это важно?

— А ты этого не понимаешь? — последовал встречный вопрос. — Ай-яй… Так откуда ж ты все-таки, а?

И тогда я назвал первый пришедший на ум город. Говорить правду было опасно; мне вовсе не хотелось наводить милицию на след!

Приведший меня агент (он сидел, склонясь, за столом — составлял протокол задержания) поднял голову и прищурился иронически:

— Ну а приехал-то зачем? На гастроли?

— Да нет, просто — ищу работу.

— Ищешь работу… Ну, ясное дело! Ты вот что скажи… — Он подался ко мне, помедлил несколько. И потом: — Того человека, с которым ты был на перроне, ты хорошо знаешь?

— Н-нет. Вовсе не знаю.

— А что же вы вместе делали?

— Ничего… Разговаривали.

— О чем же?

— Уж и не помню. О погоде, о бабах.

— Вот так вот — запросто — с незнакомым?

— С незнакомыми только и говорят — о погоде да о бабах! — ответил я, глядя на агента честными голубыми глазами. — О чем же еще?