Таежные встречи

Мы остановились в раздумье: что делать? Вдруг где-то внизу, под скалами, снова залаял Черня. Соболь, видимо, дал большой круг и вернулся к распадку. Тут уж некогда было размышлять. Василий Николаевич бросил мне свои лыжи, крикнул, чтобы я не торопился, а сам свернул вправо и стал карабкаться на верх отрога, намереваясь через него спуститься в долину. Я видел, как он, взбираясь по россыпи, падал, скатывался вниз и снова карабкался. Из-под ног у него срывались камни, они по пути сбивали другие и все вместе с грохотом летели вниз. Мне пришлось итти его следом, Только человек, захваченный страстью охоты, способен преодолевать те препятствия, которые природа нагромоздила на его пути. Я и теперь, спустя много лет, со страхом вспоминаю, как мы не свалились с крутых скользких скал, что спадают в глубину распадка. В другое время, пожалуй, посчитал бы свой поступок безумным.

Когда я спустился в долину, мой спутник уже суетился возле кедра, растущего у самого входа в распадок. Это было толстое дерево, полузасохшее, видимо, уже отжившее свои годы. Не одно столетие простояло оно там на пригорке, обнимая цепкими корнями россыпь, и если бы не этот случай, приведший нас к нему, кедр простоял бы ещё много лет.

Солнце уже миновало полдень. По долине разгулялся ветерок, и от его шума всё всполошилось.

Я снял котомку и на минуту присел отдохнуть, а Мищенко принялся топором выстукивать кедр. Ударит обушком и прислушается; затем ударит с другой стороны — выше, ниже — и опять послушает, — ответа не было. Тогда он стал выстукивать корни, и после первого же удара засевший там соболь пришёл в ярость. Он сердито заворчал и завозился у самого основания дерева.

Скоро вокруг кедра кольцом замкнулся обмёт, и порывы ветра чуть слышно играли бубенчиками. Я стал готовить обед, а Василий Николаевич рубил корни, откуда всё громче и злобнее доносилось ворчание соболя. Черня ни на минуту не отходил от кедра. Он стоял против отверстия застывший, как изваяние, и только уши от нервного напряжения чуть заметно дрожали, да играли блеском глаза. Малейший шорох внутри — и он подступал ближе, готовый рвануться туда или поймать зверька на лету.

Наконец, всё обрублено, и, казалось, вот-вот из пустоты выскочит чёрный клубок и сейчас же победным звуком заиграют бубенчики обмёта.

— Ну, чего ты жмёшься, выскакивай, — уговаривал притаившегося зверька промышленник и, обратившись ко мне, добавил: — Не вздумай хватать его рукой, он ведь скользкий, хуже налима; как попадёт под обмёт, им его и накрывай.

Но этого не случилось. Соболь умолк, будто исчез куда-то. Мищенко забеспокоился. Он усердно выстукал ещё уцелевшие корни, внимательно осмотрел за обмётом россыпь, но нигде никаких признаков, ни звука, ни следа.

На огне уже давно бушевал котелок с чаем. Садясь, обедать, промышленник, как бы с досады, всадил остриё топора в кедр, и вдруг неожиданно изнутри его долетело глухое ворчание. Соболь прогрыз отверстие в дупло кедра и теперь отвечал нам почти со средины дерева. Тут уже было не до обеда. Василий Николаевич внимательно осмотрел ствол и неодобрительно покачал головой.

— Вишь, дятел сколько дыр наделал, дымом его тут не возьмёшь, — сказал он, продолжая осматривать дерево.

Мы решили свалить кедр. Пока я разводил концы обмёта, освобождая место для кедра-великана, Василии Николаевич уже стучал топором. Стенки этого дупляного дерева оказались нетолстыми. Когда оно было подрублено и могло вот-вот свалиться, мы ещё раз прислушались. Соболь продолжал ворчать далеко вверху. Ещё один удар топора, небольшое усилие рук, и старый кедр качнулся и, ломая соседние вершины деревьев, упал на россыпь. Он с грохотом ударился о камни и лопнул пополам. Я растерялся, не зная, какую дыру затыкать: у комля или у перелома? В это время Черня прорвался вперёд и завозился около вершины, туда же бросился и Василий Николаевич. Произошло неожиданное замешательство, кто-то пикнул, затем взвизгнула собака, и мы снова увидели, как чёрный шарик покатился по снежному полю. Следом за ним, стелясь низко над землёю, мчался Черня.

С минуту мы стояли молча, как бы не веря случившемуся.

— Вот он, соболиный промысел, — сказал Мищенко, махнув безнадёжно рукой. — Попадётся такой отбойный, не захочешь и бобрика.

Он присел к костру, и из его груди вырвался глубокий вздох. Действительно, мы изрядно измотали свои силы, а конца промысла не было видно.

Двух жирных кусочков отварного мяса дикого оленя и кружки сладкого чая было для нас достаточно, чтобы с новой силой продолжать охоту. Мы надеялись на Черню. Неудачи ещё больше обозлили кобеля, теперь он ни за что не расстанется с соболем. Но одно обстоятельство омрачало наши надежды — навстречу солнцу с запада надвигались мутные облака, вестники непогоды. Заметно усилился ветер, холодом повеяло от цирка. Всё это могло усложнить наш промысел.