Таежные встречи

Василий Николаевич был жителем Агинского колхоза Саянского района и знал свою родную тайгу вдоль и поперёк. Я часто удивлялся его выносливости, смекалке, умению читать следы зверей. Он был как бы рождён для тайги — плотный, коренастый и «лёгкий» на ногу. Его чёрные глаза, казалось, никогда не были спокойны. Он знал повадки всех зверей, и это тянуло меня к нему.

— Пороша сегодня, поднимайся, чайку попьём да и в поход, — говорил Василий Николаевич, принимаясь за приготовление завтрака.

Мы торопливо закусили и стали собираться. В свою котомку я положил продукты, котелок и полотнище брезента, а мой спутник завернул в плащ обмёт [4] да разную мелочь промышленника, и всё это, вместе с топором, привязал к поняжке. Затушив в печке огонь и захватив Черню, мы покинули палатку.

Тёмная ночь окутывала горы. По долине тихо шумел ослабевший ветерок. Снег перестал. Будто спугнутые кем-то, за чуть заметным контуром хребта прятались облака.

Небо над нами было усыпано звёздным блеском, отражая их, миллиарды блестящих крупинок светились на только что выпавшем снегу. Над тайгою властвовала ночь, и ничто ещё не предвещало утра. Было морозно и тихо, но иногда от озера доносился шёпот последней волны, да изредка, будто под тяжестью снежных гирлянд, стонала старая лесина. Всё вокруг нас было объято непробудным сном. И только мы одни, готовясь к охоте на соболя, нарушали общий покой.

— Да ведь это зарница! — вдруг радостно воскликнул Василий Николаевич, показывая рукой на звезду, только что появившуюся над зубчатым гребнем хребта.

Мы надели лыжи и покинули свой ночлег.

Впереди, горячась, шёл Черня. Сколько гордости и уверенности было в его походке! Кобель изредка останавливался и, приподнимая морду, медленно, будто с наслаждением, втягивал воздух. Среди многочисленных запахов, доносившихся до него, он искал тот, который с необъяснимой силой будоражил его и тянул вперёд. Ни запах, оставленный в предутренней прогулке белкой, ни следы горностая и колонка так не тревожили Черню, как запах соболя. Его-то, жадно принюхиваясь, он и старался уловить.

Мы шли, не торопясь, ожидая наступления утра. Уже заметно посветлело. Одна за другой стали меркнуть в небе звёзды. Прячась в складках гор, исчезала темнота, и только озеро не в силах было сорвать с себя ночной покой, да старая тайга стояла не шевелясь, будто зачарованная свежестью наступающего утра. Наконец, в полуовале хребтов, словно зарево далёкого пожара, загорелся восток.

Озеро, вдоль которого мы пробирались, представляло собой обычный горный водоём, с трёх сторон увенчанный скалистыми хребтами. Оно питается прозрачной, как алмаз, водою, скатывающейся к нему по крутым, ещё не промёрзшим ложкам, но цирк, что расположен в изголовье озера, давно перестал платить ему эту дань — вытекающий из-под его отвесных скал ручей уже был скован крепким льдом, а прикрывающая его россыпь да упавшие в глубину цирка обломки скал были покрыты толстым слоем снега. Густая кедровая тайга, что растянулась вдоль озера, оберегает его от снежных обвалов. Между отрогами хребтов, узкими перелесками, тайга ушла далеко вверх и там растерялась в бесконечных котловинах. Ещё выше, за зоной леса и скал, раскинулось белогорье, теперь покрытое безукоризненной снежной белизной. Всю эту, окружающую нас, картину прикрывало, совсем посветлевшее от наступившего утра, небо.

Мы идём, внимательно всматриваясь в бугроватую поверхность снега. Нигде ни единого следа: ни птица, ни зверь ещё не дотронулись до его девственного покрова, словно в этой долине, кроме нас, никого не было. Но Черня, принюхиваясь, отмечал в воздухе подозрительные запахи. Он то останавливался и, внимательно прислушиваясь, разбирался в звуках, неуловимых для человека, то на ходу обнюхивал веточку, выступ скалы или упавший с кедра комочек снега. Для нас долина казалась безжизненной, а для Черни она была переполнена самыми разнообразными звуками и запахами, которые он улавливал своим замечательным слухом и поразительным чутьём.

Вот мы миновали первый ключик и только вошли в кедровую заросль, как Черня, охваченный непонятной тревогой, внезапно остановился и, подняв голову, влажным носом стал втягивать воздух. И вдруг — прыжок, второй… и он снова замер.

— Звери!.. — сдерживая собаку, шепнул таинственно Василий Николаевич.

Я прислушался. Вокруг было тихо. Напрасно я шарил глазами по лесу и всматривался в заснеженный берег, — нигде — ни единого живого существа. А взбудораженный Черня выходил из себя и, бросаясь вперёд, молча натягивал поводок.

— Где-то тут близко, — продолжал шептать промышленник. И, действительно, вскоре мы увидели стадо диких оленей. Животные, не замечая нас, пересекли редколесье и, спустившись в ложок, исчезли.