Однако, думаю, куда же их ведет косой? По гону соображаю: к мостику, что через речку, — знакомый мне был лаз. Бросился я туда. Ветки бьют в лицо, рвут одежду… Ничего не замечаю, мчусь: лишь бы вовремя поспеть. Бежал, бежал — споткнулся, упал на кучу хвороста. Встал, прислушался… что за оказия? Гона не слышно! Изредка тявкает собачка, этак досадливо — и опять тихо.
Вышел к мостику — собаки там. Бегают по берегу, скулят: след потеряли. Перетащил я их на другой берег — и тут та же история.
Долго мы кругом шарили, в каждый кустик заглянули: нет, да и только. Как сквозь землю провалился косой!
Стал я на мостике, закурил. Вдруг вижу: в полынье, у бурых камней, что-то шевельнулось. Через минуту — опять… Присмотрелся — заячьи уши! Русак, оказывается, спрятался в воду, только мордочку высунул меж камышей. А вода-то ледяная! Да делать нечего — сидит, терпит…
Рассмеялся тут я.
— Ну, — говорю, — молодец! Люблю умниц. Живи на здоровье!
Отозвал собак, и мы пошли дальше…
Иван Васильевич допил чай и, укладывая кружку в сумку, заключил:
— Всяк по-своему спасается от опасности!
Терпеливые утята
С удочками на плече я подходил к речному заливу. Узкая тропинка поросла мохом, в нем мягко тонули сапоги. Звука шагов не было слышно.
В бесшумной ходьбе есть особенный, непередаваемый интерес. Словно в шапке-невидимке двигался я по извилистой тропинке, и передо мной открывались всё новые и новые картины лесной жизни. В мелкой поросли прыгали молодые зайчата. Дальше, между кустами, спокойно разгуливал рябчик…
Я обошел последний куст черемухи и остановился. С берега из-под самых ног с шумом бултыхнулись в воду утята. Нырнули и… пропали.
Я постоял несколько минут — ни один утенок не вынырнул.
«Где же они?» — заинтересовался я и внимательно осмотрелся кругом. Берег был песчаный, совершенно чистый, только кое-где из воды торчало по две — три тоненьких камышинки.
Не видя нигде утят, я забросил в воду удочки. Клев был плохой. Попался один окунь, второй оборвал леску.
Просидев больше часа, я решил переменить место. И тут, поднявшись на ноги, вдруг заметил, что в двух шагах от меня, между камышинками, из воды торчит утиный клюв!
Все объяснилось очень просто. Застигнутые врасплох, утята не успели спрятаться в осоку. Нырнув в воду, они затем осторожно высунули на поверхность клювы и терпеливо ждали, пока я уйду.
Рябчик-невидимка
Я сидел в шалаше на берегу лесного озера. В порыжелых камышах слышался шелест, плеск — там лазил утиный выводок. Потряхивая длинным хвостом, на покрытом тиной обрубке дерева суетилась трясогузка. Среди зарослей кувшинок медленно проплыл карась.
Озеро плотно обступил смешанный лес. Роняя желтые листья, к воде свисали ветви берез, голубое небо прокололи остроконечные ели; ниже, у прибрежных камышей, чернели спелые гроздья смородины.
Совсем близко по опавшим листьям прошелестели чьи-то легкие шажки. Я выглянул из шалаша: между кустиков жухлой травы, опутанной паутинками, пробирался рябчик. Он останавливался, клевал красневшую вокруг бруснику и двигался дальше. Вдруг над лесом мелькнул силуэт ястреба. Рябчик встрепенулся и… исчез. Хищник молнией промчался над шалашом, бестолково метнулся между кустами и улетел ни с чем.
«Где же рябчик?» — подумал я.
А рябчик был на том же месте: завидев ястреба, он съежился, прижался к земле и слился с общим серым фоном. Нужно было долго всматриваться, чтобы заметить его среди кустиков сухой травы.
Между тем ястреб снова выплыл из-за леса, сел на верхушку сухой ели: он все-таки решил выследить рябчика.
У озера воцарилась тишина. Исчезла трясогузка, затихли в камышах утки, даже синички с вершин спустились вниз, к земле. Ястреб не выдержал мертвой тишины и улетел. И сразу же все ожило, зашумело: замелькала над водой трясогузка, с писком вспорхнули вверх синицы, выплыли из камышей утки. Вскочил и поспешно скрылся в кустах рябчик.
«Рыболов»
Стоял знойный день. Не шелестели на деревьях листья, неподвижен был горячий воздух. На безоблачном небе, казалось, остановилось раскаленное солнце.
Усталый, потный, спустился я с крутого берега к таежной речке.
Тут было прохладнее, от густых елей на землю падали короткие черные тени.
Я решил искупаться. С трудом стащил ссохшиеся сапоги, снял рубашку.
В это время с другого берега в воду посыпались камешки. Я оглянулся: к речке спускался огромный бурый медведь.
«Попьет и уйдет», — подумал я, прячась за куст.
Медведь напился, но уходить не собирался. Он сел на песок, опустил в воду лапу и замер. Я испуганно прижался к земле. Мелькнула мысль: «А вдруг он бросится на меня?» Речка в этом месте была узкая и мелкая, а у меня имелись патроны только с утиной дробью.
Но зверь меня, по-видимому, не заметил.
Время тянулось. Медведь не шевелился. Снова запрыгали по кустам примолкшие было птички. К берегам, в теплое мелководье, выплывала рыба.
Вдруг медведь проворно выдернул из воды растопыренную лапу. «Рыбу ловит!» — догадался я, успокаиваясь.
А зверь снова опустил в воду лапу и терпеливо начал ждать. Сосредоточенно глядя вниз, он, казалось, забыл обо всем окружающем.