Таэ эккейр!

— Тогда король и распорядился сажать собаку за стол? — ровным голосом спросил Ренган, отчего-то не подымая глаз.

— Конечно, — усмехнулся Лерметт. — Когда заканчивается война, начинается пора наград. Все, кто уцелел, получают, что заслужили.

— И кто же что заслужил? — прежним ровным голосом осведомился король эльфов. Лерметта его вопрос слегка позабавил. Король остается королем, над кем бы он ни властвовал — над людьми, над эльфами... да хоть над лягушками болотными! Еще бы одному владыке не расспросить о том, как его венценосный собрат решения принимает!

— Ну, первым делом — столица, — жизнерадостно пустился в перечисление Лерметт. — На сей раз со степняками не просто стычка была, а вторжение самое настоящее. Одними рыцарями да лучниками не обойдешься. Горожане это живо смекнули. Такое ополчение выставили, что — ну... Пол-Найлисса под копье встало, никак не меньше. Отец тогда городу подарил Малую Ратушу. — Он неожиданно ухмыльнулся. — Вообще-то она втрое выше Большой Ратуши получилась, так что ее чаще Рассветной Башней называют. Невиданной красоты здание. Двенадцать лет стоит, а все народ не нагляделся.

— Насчет горожан я уже понял, — суховато перебил его король, — и насчет собаки тоже. Но я не о них спрашивал. Те трусы, что бросили твоего отца умирать в огне — с ними он что сделал?

Ухмылка Лерметта просияла невыразимым наслаждением.

— Наградил, — подчеркнуто спокойно ответил он.

— Как?! — На сей раз удивление эльфийского короля было не только непритворным, но и почти неприкрытым. Арьен, напротив, затаил дыхание, ожидая подвоха, несомненно скрытого под будничным тоном Лерметта.

— Как?! — снова взмолился Ренган.

— Весьма своеобразно, — ответствовал Лерметт. — Каждый получает то, что заслужил. Именно так. Те, кто в Битве Береговых Огней струсил, получили выложенные золотом ножны, уйму умопомрачительных побрякушек — и полное забвение. Навсегда. Ни слова укора, ничего... просто и война, и мирная жизнь теперь обходятся без них. Такая вот опала — не тяжкая, позолоченная, зато пожизненная.

— А-а! — выдохнул Ренган. — Понимаю. А... тот, кто крикнул: «Король убит»?

— Тоже, — пожал плечами Лерметт. — Зачем его среди прочих выделять? Остальные тоже хороши. Им эти ножны золотые поперек жизни встали. Позор самый настоящий, оглушительный. Кто не дурак, тот понял... а кто дурак, тому объяснили. У нас теперь в Найлиссе если кому желают заслуженного позора, так с тех пор и говорят: «Чтоб тебе золотые ножны навесили!» Ну, а кто не струсил и головы не потерял, кто без всякой надежды жизнь сохранить бросился врагов преследовать... с них, собственно, и начался Орден Собаки.

— Какой-какой орден? — опешил эльфийский король, едва было успевший прийти в себя.

Лерметт улыбнулся — гордо и немного печально.

— Ошейник золотой с самоцветами нацепить, за стол усадить — это собака понимает, верно? — мягко произнес он. — А только за такое самоотвержение, за такой подвиг маловато выходит. Ведь если бы не Дичок, отец бы и в самом деле погиб — а что бы тогда было с королевством? И вообще с Правобережьем? Когда бы еще тех степняков остановили да в степь выкинули? И с какими потерями? Как ни смотри, а одного только места за королевским столом мало. Вот тут и думай — чем собаку наградить? Землей не оделишь — собака ведь, не человек, управлять наделом не может... хотя я вот и посейчас думаю, что он бы получше многих людей хозяйствовать сумел. Титул без земли — звук пустой. Одно только и оставалось: рыцарский орден учредить в песью честь. Орден Собаки. И принимают в него не за всякий даже подвиг, а только за такой, когда рыцарь жизни своей не жалел. За великую верность и самоотверженность. За меньшее орденское кольцо на средний палец не надевают.

И тут неугомонный Арьен выказал исключительно несвоевременную наблюдательность.

— А почему ты свое кольцо на мизинце носишь? — встрял он.

Принц Лерметт, Его Высочество наследник престола, многоопытный дипломат, покраснел так, как не краснеют ни послы, ни принцы — мучительно, глубоко и тяжко.

— Потому что оно мне стало мало, — сорванным голосом сообщил он, отворотясь.

Король Ренган устремил на него очень и очень странный взгляд, но Лерметт, весь во власти смущения, ничего даже не заметил. Воспоминание нахлынуло на него и, словно неудержимая волна, накрыло с головой...