Таэ эккейр!

От неутолимой тревоги его человеческая речь, доселе безупречно правильная, сделалась несколько сбивчивой.

— Это след, — повторил Арьен. — Я его даже отсюда слышу. Он идет... как это называть?.. поперек. Вот так. — Движением руки он указал путь, идущий наперерез их собственному — от зеленеющего чуть поодаль густого леса до рощицы, из-за которой подымался в небеса черный дым. — Вот там они и шли... туда шли. — От растерянности лицо его сделалось едва ли не умоляющим. — Я не понимаю...

Скоро поймешь, мрачно подумал Лерметт. Мысль эта была холодной и неподъемно тяжелой, как ледовые глыбы поперек дороги.

— Что ж, — вздохнул принц, — веди нас по следу. Все едино он пролег туда, куда мы и без того торопимся. А там, глядишь, что и прояснится.

Снедаемый беспокойством Эннеари повиновался без единого возражения, и Лерметту стало еще тяжелее на душе — а он-то наивно полагал, что хуже вроде бы уже и некуда. Как бы не так. Есть куда — а еще хуже, намного хуже станет, когда они с Арьеном доберутся до пожарища... потому что беда, которая их там поджидает...

Пусть я буду неправ, безмолвно взмолился Лерметт. Пожалуйста, ну пожалуйста... пусть я окажусь неправ...

Однако, несмотря на страстные мольбы, Лерметт не ошибся: след вывел путников прямиком к догорающему хутору. Лерметт этого и ожидал. А вот чего он не ожидал нипочем — так это того, что зрелище чужой беды окажется не только страшным, но и донельзя странным. Кто бы ни учинил этот невероятный разгром, но этот кто-то пребывал явно не в своем уме. Правда, принадлежность громил к числу существ вменяемых и сама по себе всяко сомнительна, но... нет, ничего подобного принц отродясь не видывал и даже вообразить не сумел бы.

Дом выглядел так, словно на него наступил гигантский дракон: половина хибары торчит на прежнем месте, зияя обрывками внутренностей, являющих солнцу нехитрый скарб ее обитателей — а вторая половина раздавлена в ощепье. Причем мимохожий дракон не поленился все эти обломки трудолюбиво сгрести в громадную кучу — и только после пыхнул на них огнем. Во всяком случае, дотлевающие головни выглядели именно так. По ним еще перебегали, змеясь, золотые дорожки пламени всякий раз, когда ветерок шевелил угли — однако пожравший их огонь уже умирал. Несомненно, поджигатель взялся за обломки дома гораздо раньше, чем за хлев или сарай: те еще только догорали. Куда подевалась вся скотина и домашняя птица, Лерметт не мог догадаться при всем желании. О, в том, что ни хлев, ни сарай не пустовали, сомневаться опять-таки не приходилось: куриный помет во дворе был вполне еще свежим и многочисленным, да и навозная куча не из воздуха же взялась. Однако ни скот, ни куры не оставили, разбегаясь, ни малейших следов... но и заживо не сгорели: догорающие останки дверей хлева и сарая были распахнуты настежь, и от пожарища не тянуло жуткой вонью горелой плоти. Оставалось предположить, что и птица, и скотина неведомым образом просто-напросто испарились.

Впрочем, Лерметту было не до размышлений о таинственной судьбе, пристигшей домашнюю живность. Он подумал об их участи мимолетно, почти незаметно для самого себя — а потом забыл и вовсе. Потому что заботила его участь совершенно другого создания.

Возле нетронутой половины дома полусидела, привалясь к стене, облаченная в лохмотья старуха. Избита она была настолько, что при первом же взгляде на нее Лерметта замутило. Ему и в голову прийти не могло, что кто-то в состоянии поднять руку на старого человека, тем более — на старую женщину, даже если... нет, все равно в уме не укладывается.

Глаза у старухи были закрыты, но она все же дышала — пусть прерывисто, пусть хрипло и слабо, но дышала. Эннеари и Лерметт опустились на колени возле старухи одновременно, словно по команде — принц слева, эльф справа. Лерметт не стал отстегивать флягу от пояса — рванул ее так, что кожаные ремешки лопнули, выдернул пробку и приложил флягу к губам старухи.

— Голову держи, — отрывисто велел он эльфу.

Блестящая струя воды змейкой скользнула в полуоткрытый рот, еще и еще раз. Эннеари, едва заметно хмурясь, положил на виски женщины свои большие пальцы и слегка нажал.

Старуха дернулась, захрипела и открыла глаза. Взгляд ее мазнул небосвод, почти бессмысленно прошелся вдоль кромки дальнего леса и остановился на эльфе.

— Надо же, — тихо, без злости, но с неожиданной жалостью, удивившей принца, произнесла старуха. — Такие красивые мальчики — и такие звери.

Принц понял не сразу, хоть и ожидал услышать именно это — а вот лицо Эннеари мигом закаменело, сделалось мертвым, словно бы мраморным.

— Красивые, говоришь, мальчики? — У него и голос сделался мраморным — тяжелым, холодным и мертвым. — Какие? Как они выглядели?

— Как ты, — сипло ответила старуха.

— Сам знаю, что не как он, — нетерпеливо настаивал эльф. — Лица, лица какие?

Лерметт даже в этих жутких обстоятельствах не мог не удивиться, пусть и мимолетно. Сам он себя красивым не считал никогда... но слова Эннеари подразумевали... свихнулся он, что ли, с перепугу? И то сказать, в эльфийских краях, небось, такого и захочешь — не увидишь.