Тадзимас

Литературная олигархия сделала все для того, чтобы превратить наши творческие просторы в „бессмысленный жизни шлях“ и прекратить в 1966 году поэтическую активность Самого Молодого Общества Гениев, среди которых был девятнадцатилетний Владимир Алейников. Его не печатали, но и сам он не очень-то стремился тогда быть низвергнутым в бездну советской стихотворной пустоты. Родная земля его поэзии не превратилась в провинцию слабогумусированных почв, и теперь там – вспомним гоголевское описание украинской степи:

„Вся поверхность земли представлялася зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный, Бог знает откуда, колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался Бог весть в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха; вон она пропала в вышине и только мелькает одною черною точкою! вот она перевернулась крылами и блеснула перед солнцем…“

„Возвращения“ Владимира Алейникова – книга о том, как совершается обретение небывалых дотоле художественных образов. Она лишена привычных знаков препинания. Не знаки, а слова, которые словно бы сами собой напрашиваются в произведение, являются для любого поэта творческим преткновением. Но для Владимира Алейникова – и это слова, которых, как говорится, из песни не выкинешь.Именно этими, неведомо откуда появившимися словами отличается поэзия эпическая от лирической. Русской поэзии давно уже ведом эпос странствий, ратных подвигов, осадных сидений… Настал, очевидно, черед эпоса возвращений к родной земле, и Владимир Алейников тут – первопроходец.

...

Александр Морозов».

Назывался текст этот давний, помню, – «Радуга над землей».

Вечереет. Нет в небе радуги. Но звезда моя – всюду со мной.

Не осталась игра игрой, как бывало еще вчера – за Святою встают горой неоправданные ветра. То-то будет еще клонить седину на холмах полынь – только некого нам винить, если чувствуем лунь да стынь. Придорожный хохлатый куст запыленным тряхнет вихром – да тревожный взметнется хруст вслед за птичьим крутым пером. И кому мне сказать о том, что я вижу вон там, вдали, на откосе застыв пустом киммерийской сухой земли?

…Слово, ставшее делом. Работой.

Каждодневной и сложной. Всегдашней.

Многолетней и непреложной.Долговечной. Живучей. Родной.

Без накопленных в результате всевозможных комбинаций, минута за минутой, час за часом, день за днем, постепенно набегающих, как на хорошо отлаженном таинственными доброхотами счетчике, неизменно набирающихся в довольно-таки круглое, весьма приятное для глаз число, отгулов, этих весомых приложений —

к специально отведенным для личной жизни, этаким широким жестом – небось, под настроение, не иначе как сгоряча, – но, тем не менее, выделенным —

от своих щедрот, разумеется, от избытка нахлынувших чувств, от хозяйского, бережливого отношения – к своему подневольному, но с характером, терпеливому, но со взрывчатостью внутри, не похожему ни на кого, самобытному, самовольному, самородным чистейшим золотом души светлые сохранившему, неприкаянному народу —

нашими добрыми, чуткими, по-родственному внимательными – к любому, кого ни возьми, даже к самому простому, к такому, что куда уж проще, к такому, каков он есть, весь, с головы до пят, со всем содержимым дурацкой, простецкой, хитрецкой его головы – и растертыми в кровь, конечно же, от пожизненного хождения в неудобной стандартной обуви, опостылевшими мозолями на лиловых шершавых пятках, по-горьковски гордо звучащему, но больше, пожалуй, молчащему, своим умом доходящему до сути всего на свете, уставшему, но идущему к обещанному грядущему, просвета в грядущем ждущему, советскому человеку,

хотя и всегда готовыми при надобности одернуть, дабы чего-нибудь не натворил, а то и без церемоний, грубовато, но с пользой для него, начальственно осадить, чтобы знал свое место, во всех отношениях достойными высоких своих чинов и слишком удобных кресел, единогласно избранными, быть мудрецами призванными, оптом, без счета, признанными, с придурью их, с их присными, сумеречными властями, —

всем гражданам, – доходчиво, лаконично, с подкупающей искренностью, – ну точь-в-точь как в декрете – всем! всем! всем! —

исключительно для того, чтобы перевести дух и набраться сил перед очередной трудовой, требующей дисциплины, полной отдачи, выполнения и перевыполнения производственного плана, грозовой, роковой, трафаретной, бесцветной неделей, —