Табу

Здесь также обитали актеры, которые начинали как неискушенные исполнители, нанятые по контракту (наивная молодежь со всех уголков страны), но затем превращенные в кинозвезды голливудскими мастерами имиджа, чаяниями публики – и иногда, своим собственным талантом.

Это были послушные марионетки киностудий, которые трудились не разгибая спины, в условиях самой жесточайшей конкуренции и жили в роскоши не менее неуклюжей, чем их хозяева. Они были полуграмотны и не более привычны к богатству и статусу, чем сами владельцы студий. Им приходилось «держать позу», подобающую уверенным и преуспевающим столпам общества, – так же как они делали это ежедневно перед камерами. Эфемерность их существования диктовалась также ненадежностью их насеста на верхушке хаотичной голливудской глыбы, насеста, который в любой момент мог быть скинут оттуда фиаско в билетной кассе. И неудивительно поэтому, что многие из них были опустошены наркотиками, алкоголем и прожиганием жизни. Иллюзии, даже если приносят колоссальную прибыль, не дают твердой почвы под ногами.

Но если шаткость их положения часто сжирала все нюансы их души, внешне это никак не выражалось. Напротив, бодрая улыбка всегда была на их лицах – улыбка для их поклонников. И куда бы они ни шли, за ними следовали толпы репортеров, тороватых мастеров рекламы, которые охотились за фотографиями, запечатлевавшими для жаждущей публики каждое движение на поверхности глянцевой маски.

Было забавно очутиться в этом неуклюжем месте, окутанном смогом и опутанном многочисленными дорогами, забитыми машинами, где киностудии пожирали все большие участки земли, строя на них многочисленные съемочные площадки, пещерообразные звуковые студии и пакгаузы. Каждое из этих владений представляло собой своеобразную фабрику, где трудились вместе и звезды, и высокооплачиваемый технический персонал, и специалисты по декорациям, – все делалось для того, чтобы создать наиболее выгодный продукт в кратчайший отрезок времени.

Конечно, они представляли собой фабрику, типично американскую в своей методичности и бесперебойности выброса массовой продукции, но все же разительно отличную от тех, которых Джозеф Найт немало повидал за свою деловую жизнь. Потому что эта фабрика штамповала грезы. Грезы, которые заглатывались жадно, день за днем, ненасытной публикой, изголодавшейся по паллиативу, дающему забвение. Тяжелые времена сделали реальную жизнь просто непереносимой в своей безнадежности.

Как трезвомыслящий бизнесмен, привыкший к реалистической оценке ситуаций, Джозеф Найт находил Голливуд абсолютно абсурдным. Ничто в этом месте даже отдаленно не воплощало собой мечты бизнесмена о твердости, надежности, о чем-то основательном и определенном. Здесь были лишь звезды, чье восхождение к вершинам популярности было так же непредсказуемо, как и самые опасные лихорадки акций на Уолл-стрит. И созерцание голливудских денежных мешков, банкиров, превращенных в эстетов, которые пытаются ублажать публику, стряпая романтическую халтуру, выжимающие слезу мелодрамы, было настолько забавным и жалким, что не могло сбить с толку человека, живущего своей головой.

Однако именно этот элемент шалых возможностей придавал Голливуду специфический блеск и притягательность. Целый город грудился над тщательно просчитанной имитацией высокого стиля, хорошего вкуса. Все были вовлечены в бесстыжую погоню за шатким успехом – тем самым, который придавал кинозвездам их внешний лоск. Это место было чем-то вроде сточной канавы, где самые низменные инстинкты сливались с обычной человеческой потребностью в мечтах о славе. Болезненный гибрид, в котором искусство мешалось с бизнесом.

Джозеф Найт обнаружил, что этот взбалмошный мир каким-то боком затронул его, – быть может, тем, что будил в нем охотника, бросавшего вызов опасностям. Он чувствовал, что найдет себе пищу для ума даже в рамках голливудской продукции. Фильмы имели вполне предсказуемый сюжет, слепленный по определенному штампу. Они представляли собой что-то вроде конфетки в нарядной обертке – что и требовалось публике. Но где-то, в пестрой мешанине однозначных характеров и избитых коллизий, могла найтись лазейка для той животворной струи, которую он ощущал в великих пьесах Ибсена и Чехова, которыми Джозеф Найт восхищался. Как это воплотить, он пока не знал. Во всяком случае, к голливудским фильмам не следовало относиться однозначно, считал Найт. И они приносили много денег.

Итак, Джозеф Найт решил, что сделал верный шаг, приехав сюда.

Но если Голливуд и был страной шалых возможностей – только постучись! – Джерри Меркадо не был человеком, который открывал дверь изнутри.

Все, что он имел – это неофициальное соглашение с мелким независимым продюсером и шапочное знакомство с одним из владельцев кинотеатров.