Табак

– Наши товарищи из Отечественного фронта и так называемая «легальная оппозиция». Опасности никакой нет. Нам тоже необходимо прощупать почву, ничем себя не связывая.

– А если «легальная оппозиция» выдаст наших товарищей немцам?

– Сейчас им это невыгодно: лидеры «оппозиции» считают, что Отечественный фронт – лошадка, которую при помощи англичан легко можно будет оседлать сразу же после перемирия… Без этой лошадки им не справиться с народом.

Наступило молчание. Луна заливала все вокруг бледно-зеленым светом, в котором лес и каменистые осыпи выделялись четко, но утратив свой естественный цвет. Временами веял легкий ветерок.

– Где майор? – спросил Павел.

– Наверное, пошел спать… Быть может, он решил, что мы хотим поговорить о прошлом, и не желает нас стеснять.

– Я не думаю о прошлом, – сказал с улыбкой Павел.

– А я все еще думаю! – негромко произнес Лукан. – Теперь я вижу, как вы были правы во многом. Бедный Блаже! Ведь это я потребовал от Лилы, чтобы и его исключили. Мне будет очень тяжело, если его не удастся спасти.

– Надо организовать его побег, – сказал Павел.

– Майор уже занялся этим делом. У нас есть свои люди среди солдат, охраняющих концлагерь. А знаете, товарищ Морев, чтo меня удивляет больше всего? – Голос Лукана опять снизился почти до шепота. – С вами и Блаже я всегда нахожу общий язык, а вот с Лилой частенько бывают перепалки…

– Это оттого, что вы до сих нор подозреваете друг друга в сектантстве.

– Да! Мы никак не можем простить друг другу прежние ошибки.

– Успокойтесь! – сказал Павел. – То, что вы сделали потом, с лихвой искупает их.

Они снова умолкли, и каждый задумался о своем прошлом. Но вспоминали они не одно и то же.

– Я не виделся с Лилов больше двенадцати лет, – неожиданно промолвил Павел. – Как она теперь выглядит?

Лукан вздрогнул, оторвавшись от воспоминаний о том, как он бесплодными директивами мешал стольким партийным организациям.

– Вы ее увидите завтра, – ответил он.

И чуть заметно усмехнулся.

Варвара обычно просыпалась па рассвете от ревматических болей в ногах. Солдатское одеяло – единственное, чем она могла укрыться, – пропитывалось ночной сыростью, и тогда ее тщедушное тело начинало дрожать от холода.

Вот и сейчас, еще не совсем проснувшись, она несколько минут пролежала в дремоте, где-то на грани между сном и бодрствованием, глядя на белесый предутренний свет, просачивающийся с востока. Тихо шумели темные сосны, а над ними все еще трепетали звезды.

Варвара была уже увядшая женщина. Последние пятнадцать лет ее жизни прошли в бедности и гонениях. Она родилась в семье бедного раввина, окончила университет, трудом добывая средства к жизни, и с головой ушла в революционную работу. Жизнь не принесла ей никаких радостей, если не считать недолгой связи с человеком, которого убили полтора года назад. В этой связи любви не было, была только трезвая верность друг другу, только дружба единомышленников.

Варвара стала думать о своих сегодняшних обязанностях. Она считала, что партийное просвещение в отряде не стоит на должной высоте. В отделении Мичкина один студент превратно толковал крестьянский вопрос, а ликвидация неграмотности затянулась. Надо достать карандаши и бумагу, заставить сорокалетних мужиков учиться, как детей. В отряде несколько человек заболели чесоткой; нужно было их вылечить, чтобы предотвратить распространение болезни. Варвара деспотически заставляла чесоточных мазаться мазью ее собственного изготовления – из серы, свиного сала и стиральной соды, – рецепт которой она нашла в каком-то справочнике для фельдшеров. Один боец был болен малярией, и Варвара упорно лечила его чесноком, так как хинина не было, а она внушила себе, что его могут заменить едкие летучие вещества чеснока. У некоторых бойцов так изорвались рубахи, что невозможно было на них смотреть. Пришлось силой стянуть с них эти рубахи и заняться починкой. И еще много подобных мыслей теснилось в голове у Варвары на рассвете. Все это давало ей право энергично вмешиваться в личные раздоры этих суровых мужчин, которые довольно пренебрежительно отзывались о ее боевых качествах и с некоторой досадой выслушивали ее наставления. А она не давала им покоя, беспрерывно стыдила их, уговаривала, бранила и наставляла на путь истинный. Подчас она перебарщивала, и мужчины тогда попросту говорили ей, чтобы она убиралась с глаз долой. После этого она несколько дней ходила молчаливая и огорченная, пока обидчики снова не являлись к ней за помощью или советом.

Когда совсем рассвело, она встала, наскоро причесалась и уложила одеяло в ранец. От движения она немного согрелась, и боль в ногах утихла. Алое сияние зари и свежий смолистый воздух приятно взбодрили ее. Приближался последний час ненавистного мира. Красная Армия наносила немцам удар за ударом, силы сопротивления крепли, партия уверенно и умело руководила борьбой. Варвара была женщина трезвого ума и не любила фантазировать, но каждое утро отдавалась одной и той же мечте: чисто вымытой и опрятной прийти на партийное собрание с докладом под мышкой. Собрания были ее стихией, а красноречие – ее талантом.