Табак

Ураган падения цен сначала разразился в Соединенных Штатах, потом пересек океан, забушевал в Европе и, стовно стихийное бедствие, охватил весь мир. Как возникла эта дьявольская пропасть между заготовительными и продажными ценами? Какая темная сила заставляла фермеров Айовы и Техаса сжигать свое зерно, в то время как в Индии и Китае миллионы людей умирали с голоду? В молодости Костов до отупения размышлял над этими вопросами, чтобы в конце концов успокоить свою совесть следующим выводом: насильственное уничтожение капиталистического строя повело бы к еще большему злу.

В этом году многие фирмы вовсе не осмеливались покупать табак, они бездействовали или закрывали свои филиалы. «Джебел» продал табак ниже себестоимости. «Фракийские табаки» отделались тридцатью миллионами убытка. «Эгейское море» зашаталось до основания, но выдержало удар, так как за ним стояло несколько крупных банков. «Родопы» кончили банкротством, потянув за собой банк, который их кредитовал. Было неясно, что стало с Торосяном. Одним армянин плакался на свою судьбу почтенного торговца, который теряет деньги, потому что честен; других уверял, что ожидает громадную прибыль от продажи табака в Америке. Впоследствии выяснилось, что он и не терял и не приобретал, а просто по привычке поднимал шумиху и продолжал скупать всякую дрянь для французского торгового представительства.

Гораздо хуже шли дела у Барутчиева. Однажды Костов навестил его в Чамкории. Барутчиев, закутанный в одеяло, пожелтевший и тощий, лежал в шезлонге на террасе своей виллы и смотрел с суровой печалью на весеннее небо над вековыми соснами, на синеющий вдали лабиринт снежных вершин и горные луга, усыпанные цветами. Костов сел возле него.

– Ну!.. – произнес Барутчиев. – Ваш шеф спас «Никотиану» от кризиса и заграбастал львиную долю прибыли… Кого же вы будете спасать теперь?

– Никого, – с грустью ответил Костов.

Его стесняла та миссия, с которой он пришел.

– Да! – Барутчиев горько усмехнулся. – Это золотое правило в торговле! Когда кто-нибудь тонет, сунь его головой в воду, да поглубже, чтобы одним конкурентом меньше стало. Но так не решался поступать даже старик Пьер. Ну как? Вас интересуют мои партии товара средних сортов?

– Интересуют. Именно за этим я и пришел. Шеф согласен купить их по восемьдесят два лева.

– По восемьдесят два?… – Смех исказил желтое лицо умирающего миллионера. – Обработанные партии обошлись мне по девяносто левов, а вы продадите их Германскому папиросному концерну по девяносто три, согласно договору, который вы с ним заключили. Блестящий ход, а?

Барутчиев внезапно закашлялся.

– Не волнуйтесь, – сказал Костов.

– Ничего! – Больной махнул рукой. На его щеках появились розовые пятна. – Значит, по восемьдесят два? А почему он не предложил, чтобы я подарил ему этот товар, чтобы отдал его даром? Слушайте, Костов!.. Скажите своему шефу, что я лучше сожгу свой табак, но ему не продам ничего. Скажите немцам и моему брату, что я на них плюю, потому что они отказались покупать мой табак без посредничества «Никотианы». Скажите им, что они могут подкупить всех министров и все Народное собрание, а меня разорить – и все-таки останутся мерзавцами и канальями, которые наживают богатство только подлостью…

Больной снова закашлялся. Костов знал, что волнение может вызвать у него кровотечение, и пожалел, что пришел. Бормоча какие-то извинения, он встал, чтобы уйти.

– Останьтесь, Костов! – Больной сплюнул в платок розовую мокроту. – Вы не виноваты… Хотите коньяку?

Барутчиев позвонил. Немного погодя на террасе появилась медицинская сестра, которая ухаживала за ним. Миллионер попросил ее принести коньяку для гостя. Он успокоился и стал задумчиво смотреть на вершины сосен.

– Сейчас для вас важнее всего поправиться! – пытался успокоить его Костов.