Та еще семейка

— Ладно, поезжайте. Маслаченко, иди к себе, узнай: можно ли общаться с Кульковой? Если — да, иди к ней. Возьми с собой лейтенанта Михайлову. Или… Галя, что у нас с музыкой? — Полимеев переполнился к концу совещания необычайной энергией, как бы внутренне разгоревшись. Михайлова улыбнулась довольно хитро и пожала плечиком.

— В Салоне аргентинских танцев срочно требуется аккордеонист, — сказала она. — Я знаю от своего знакомого по Егорьевскому музучилищу.

— От кого?

— От ударника Белкина. Учились вместе.

— Ты разве окончила музыкальное училище?

— Я окончила музыкальную школу по классу баяна. И еще три курса училища в Егорьевске… Я подмосковная девушка была, — кокетливо произнесла Галя. — А потом ушла в полицию.

— А почему? — подняв брови, с веселым видом спросил майор. — Нет, ты скажи, что за резкая смена профессии?

— Убили и ограбили моего деда Петра Андроновича Михайлова. — Лейтенант перестала улыбаться, в ее лице с нежной кожей, бледно-голубыми глазами и унылым носиком проявилась неожиданная печальная строгость. — Я очень любила дедушку. Он был учитель русского языка и литературы. Мог бы еще долго учить детей. Я помогала следствию, как умела, все бросила, работала с операми. Когда выявили и задержали убийц, начальник опергруппы капитан Екумович предложил мне освоить разыскное дело. Я согласилась, пошла учиться. Тем более что скоро вышла замуж…

— За Екумовича? Ну а потом? То есть я хочу сказать, как ты… Почему ты сейчас не замужем? — Казалось, майор Полимеев, задав этот вопрос, уже пожалел, что стал расспрашивать миловидного лейтенанта в укороченной юбке о личной жизни. Но Михайлова не считала нужным смущаться.

— Мы развелись через год, — подытожила она свою семейную историю. — Екумович оказался плохим мужем. Бабник, жадина, грубиян. Одним словом, ненадежный человек. Я потом узнала: он ушел из полиции, работает в частной охране.

— Хорошо не в киллеры подался. И такое, к сожалению, бывает. А ты, Галина, значит, у нас музыкант?

— Я пока еще неплохо играю на баяне. И на аккордеоне.

— Так то ж замечательно! — воскликнул сияющий, будто выигравший внезапный приз, Маслаченко. — Почему никогда не признавалась, що ты у нас виртоуз… Или виртуоз?

— Ну, до виртуоза мне далеко. По возможности баян стараюсь не забывать. Сижу иногда, пилю, если есть время.

— Аккордеон. Меня интересует аккордеон, — сказал майор, хищно прищурившись. — У меня складывается удачный план. Галя, тебе придется срочно поступить в салон танцев… Аргентины… Или — как его?

— В Салон аргентинских танцев, — поправила Галя.

Взяв с собой аккордеон Зинаиды Гавриловны Слепаковой, Сидорин и Рытьков ехали в сидоринской «Волге» по переполненной автомобильными потоками столице. Нарушали правила, обгоняли, крутились, вертелись, стараясь сократить время движения, но это плохо удавалось. Наконец подъехали к «наркотическому» правоохранительному учреждению. Вошли, предъявили пропуска.

— Нам в лабораторию, — заходя, проговорил Сидорин. — К майору Голомбаго или к Тисману.

— Так это один и тот же, — ухмыльнулись пропускавшие.

— Майор один? А второй в каком звании? — придерживая аккордеон и не думая комиковать по поводу странной фамилии, спросил Рытьков.

Однако Сидорин не стал выяснять, кто из требуемых им людей в каком звании. Быстро прошел по длинному коридору и открыл дверь. Окинул взглядом несколько застекленных отсеков, где сидели женщины и двое мужчин в белых халатах. Некоторые из сотрудников лаборатории корпели над микроскопами. Другие что-то делали с незнакомыми Рытькову, видимо, сложными приборами. Были и те, которые медленно листали бумаги.

Навстречу встал невысокий полноватый брюнет с седеющими висками. Он оказался человеком приветливым.

— Я уже знаю, мне позвонили, — остановил представившегося Сидорина полноватый брюнет. — Токсиколог Голомбаго-Тисман, Вадим Борисович. Давайте ваш аккордеон. Попробуем выяснить, что в нем находилось, кроме приятных звуков. Катя, Эмма Григорьевна, — обратился токсиколог к сотрудницам, — подготовьте мне…

Дальше речь его пополнилась специальной терминологией, так что некоторые русские слова, втиснувшиеся между непонятными обозначениями реактивов, ничего не подсказали внимательно слушавшим операм.

— Надо бы побыстрее, Борис Вадимович, — попросил Сидорин.

— Вадим Борисович, — поправил токсиколог с двойной и очень редкой фамилией. — Постараемся. Ждите, уважаемые оперуполномоченные. Наша специальность есть тонкое искусство. А искусство требует жертв. И времени.

— Простите, — влез зачем-то в переговоры Рытьков, — мы по фамилии решили — вас двое…

— Двоится у нас в глазах после юбилеев, — сказал Голомбаго-Тисман и ушел. Не было его около получаса.

— Кажись, они тут спиртиком балуются. — Рытьков вздохнул. — Сейчас бы пива с солеными сухариками или…

— Лучше с вяленым лещом. А у нас в Сибири коптят жереха… — начал Сидорин и сам себя сердито прервал.

Голомбаго-Тисман появился с официальным отчетом о проведенной экспертизе. За ним шла крупная девушка Катя, очень довольная результатами, судя по выражению ее щекастого лица. Она несла поломанный аккордеон Зинаиды Гавриловны.