Та, что меня спасла

Они ещё о чём-то спорят, а я без сил закрываю глаза. Нет, мне не грязно от всех этих сплетен. Обычное дело. Нормальные разговоры там, где собираются женщины. Это… сложно передать словами. Я наблюдаю за изнанкой жизни, не доступной мне ранее. Да и сейчас…

Я думаю о том, кто они и кто я. Да, я чувствую себя в некотором роде униженной. Но я всегда знала, что параллельные вселенные если и пересекаются однажды, то не могут принять друг друга. Я для них чужая и, наверное, такой навсегда останусь: бедной родственницей, приживалкой, ушлой девицей, что отхватила хорошего парня. Я и не хотела быть среди них своей. Разве что для некоторых, кто вызывает невольную симпатию. Ульяна, например. Но если я хочу остаться женой Гинца, я должна как-то соответствовать ему? Уметь спокойно заходить в серпентарий и если не происхождением, то хотя бы достоинством и хорошими манерами выгодно отличаться от этих расфуфыренных гарпий?

Я для них не хорошая девочка из приличной семьи. И не смогу подняться на нужную ступень. По крайней мере, не сразу. Но если я хочу быть достойной своего мужа, то вряд ли это означает сидеть тихой мышью в углу и не отсвечивать.

– Леночка, кто бы мог подумать, что ты теперь Варшавина, – сладко тянет Лиловая. – А мы тут головы сломали. Думали, ты восстанавливаешь здоровье после той некрасивой истории. Кстати, с тем же Гинцем. Как много его стало вдруг. Варшавина, – Лиловая разве что слюнями не давится – с таким наслаждением катает фамилию Леночки во рту. – Удивительно. Почему же вы скрывали свой брак? Были на то причины?

Елена смотрит на Лиловую насмешливо. Красивый рот ярко выделяется на бледном лице. Тёмно-рыжие волосы пылают осенним костром. Небрежные завитки падают на мраморный лоб и прикрывают глаза. Она красива и утончённа. Немного капризна и вальяжна. Здесь она своя. Львица в прайде. Никого не боится и не стесняется.

– Это наслаждение – жить тихо. Путешествовать. Хранить брак в тайне и чистоте. Пока о нём никто не знает, он сияет белизной. Как только чужие руки касаются и оценивают – всё, теряется первозданная прелесть Гименеевых уз.

Она тянет слова. Возможно, издевается, но никто не смеет её одёрнуть. Наверное, она как раз из очень приличной семьи. По статусу так высоко, что все эти лапочки следят за каждым её жестом. Кто с благоговением, кто со скрытой насмешкой. Одна Лиловая смеет ей противостоять.

– Я слышала, у тебя были проблемы с антидепрессантами, Леночка? Поверь, ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него умирать.

Антидепрессанты?.. Умирать?.. Кажется, я сейчас с ума сойду. Если бы я знала, что мой Гинц такой популярный среди дам, никогда бы замуж за него не вышла.

Это ревность. Я поймала себя на том, что ненавижу их всех. А Лиловую – особенно. Нашлась умница. Воспитывает всех. И лезет, куда не просят.

У Леночки на щеках – рваный румянец проступает. На белой коже он как флаг – сразу же выдаёт её. Говорит о том, что она не смогла сдержаться. Рассердилась или расстроилась. По лицу не понять, но кожа выдаёт. И глаза под умело накрашенными веками. Она прячет взгляд.

Она права: нельзя же грязными руками лезть, куда не просят! Я не испытываю к Варшавиной тёплых чувств, но именно в эту минуту мне её жаль. Одинокая, на отшибе от всех. Зачем она явилась сюда? Ведь знала, что будут обсуждать и её исчезновение, и странный тайный брак.

Варшавина, кажется, готова дать отпор, но тут, как привидение, появляется Альберт. И разговоры утихают. Крутятся теперь вокруг рисования. Кто-то радуется похвале, кто-то огорчён, что ничего не получилось. Кому-то без разницы, как Аде. Она сюда не рисовать пришла. И рисунок у неё жуткий. Как у душевнобольных: мрачный, с неровными штрихами-линиями.

Аль неожиданно хвалит и её:

– Это намного лучше, чем в прошлый раз. Ещё несколько занятий, Ада, и из тебя можно будет что-то стоящее лепить.

– Ты же знаешь, что из меня ничего не получится, Альберт, – кажется, кого-то прёт на откровенность. И странно, что она не повелась на лесть. На вид Ада – отрицательный персонаж во всех отношениях. Но вот сейчас даже ей можно посимпатизировать за смелость и правду. Хотя это больше заслуга Аля. Он умеет раскрывать людей, вызывать на откровенность.

Я настолько увлечена его движениями и разговорами, что вздрагиваю, когда в кармане начинает вибрировать телефон. Достаю его из кармана и ухожу в дальний угол. Тётка. Соскучилась? Или её альфонс из тени в подъезде превратился в небесный дым?

– Тая! – кричит она возбуждённо. – Тая! Я вспомнила, вспомнила фамилию твоего отца! Конечно же, он не Прохоров, а Баку…

Связь прерывается так резко, что я вначале и не понимаю, что произошло. Фамилия Баку? Город Баку? Что Баку?.. Пытаюсь дозвониться тётке, но равнодушный голос робота рассказывает мне, что абонент вне зоны доступа. Видимо, сеть пропала или заряд батареи закончился. У тётки телефон древнее дерьма мамонта.

И я понимаю, что не хочу дозваниваться. Хочу увидеть её. Может, она мне не только про фамилию отца расскажет. Воспоминания – они такие: сегодня их нет, а завтра – всплывут, как подводная лодка. Мне ли не знать?