Т.4. Пожиратели огня

— Да что это сегодня с Черным Орлом? — спросил Оливье у канадца. — Не находите ли вы его каким-то странным и таинственным? Он все время что-то бормочет… Точно говорит с каким-то невидимым лицом. Посмотрите, как он бьет себя в грудь и обращается к солнцу с какими-то заклинаниями. Он положительно в экстазе.

— Сидя нынче ночью на веранде Кэрби, я припомнил многое из прошлых лет. Сегодня для Виллиго очень грустный день… Бедняга, мне жалко его!

— Что же это такое?

— Тяжело рассказывать, дорогой Оливье!

— Все-таки расскажите!

— Трудно! Легко ли изложить в нескольких словах драму, тяжелую, кровавую драму, воспоминание о которой до сих пор волнует кровь моего названого брата?!

— Дорогой Дик, вы начинаете говорить загадками!

— Вовсе нет!

— Но я ничего не понимаю!..

— Поймете, когда я скажу вам, что пятнадцать лет тому назад Виллиго потерял свою молодую жену, павшую жертвой мести лесовиков.

— Ах, что вы говорите!.. Как же это произошло?

Но канадец не мог продолжать. Черный Орел остановил фуру под сенью фиговой рощи и подошел к беседующим.

В эту минуту солнце готовилось зайти за Красные горы, голые склоны которых, изборожденные потоками лавы, возвышались в полумиле от наших путников. Уже стали заметны красноватые пары Чертова пика, бороздившие огненными чертами темнеющий горизонт. Гора погружалась в постоянно сгущавшийся мрак, понемногу окутывавший и лес, и долины.

— Взгляните! — сказал вдруг Виллиго в каком-то самозабвении. — Взгляните туда, на подножие большого пика. Вы увидите мщение темнокожего человека.

— Что такое? — в один голос обратились к нему наши друзья.

— О, темнокожий никогда не забывает оказанного ему добра, но твердо помнит и нанесенное ему зло! — продолжал туземец в диком исступлении.

— Успокойся, брат мой! — ласково обратился к нему Дик, кладя свою руку на его плечо.

— Тидана скоро увидит своего брата спокойным, но прежде тот утолит жажду мести! — и глаза Виллиго вспыхнули мрачным огнем.

— Что же это будет такое? — невольно подумал граф, вслушиваясь в зловещий тон Черного Орла, и хотел обратиться к нему за разъяснением, но Дик остановил его.

— Молчите, граф!.. Не надо тревожить старые раны!..

Оливье невольно согласился.

— Но скажите же хотя бы вы, Дик, на что рассчитывает Черный Орел!..

— Увидите сами!..

— Это будет что-нибудь ужасное?

— Я сам еще не знаю.

Друзья смолкли.

Наступила ночь.

Вдруг в том направлении, куда указывал Виллиго, мелькнул белый свет. Вслед за тем прогремел ужаснейший взрыв, от которого задрожала земля под ногами у путников. Огромный огненный сноп поднялся над горизонтом и тотчас же потух, как зарница.

Газы, скопившиеся в пещере Чертова пика, воспламенились от соприкосновения с порохом, который мистер Боб поджег по коварному совету Виллиго, и часть горы, приподнятая взрывом, обрушилась на лесовиков.

— Что это? — вскричал Дик дрожащим от волнения голосом. — Что это значит?

— Это тризна по жене Виллиго, — отвечал Черный Орел в диком исступлении. — Триста лесовиков спят теперь вечным сном под обрушившейся горой.

— Да, вот она, месть дикаря! — прошептал канадец, печально потупив голову.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Корабль-призрак

I

Сессия суда в Сан-Франциско. — Капитан Джонатан Спайерс. — Убийца китайцев и мистер Джон Хэбкук Литлстон.

ЧАСЫ НА ВЫСОКОЙ БАШНЕ СУДЕБНОЙ ПАЛАТЫ в Сан-Франциско били полдень. Это были замечательные часы: они не только отбивали каждый час, как всякие другие башенные часы, но еще каждые четверть часа играли прелестные вальсы и польки, увеселяя прохожих обоего пола и всех жителей Калифорнии, так что «Восточная Компания» еженедельно по воскресеньям устраивала специальные поезда для того, чтобы окрестные фермеры и их семейства могли приехать полюбоваться этим чудом искусства.

Так как творец этого диковинного механизма был большой патриот, то часы каждый час исполняли еще и один из национальных гимнов различных североамериканских штатов; в то же время в маленькой будочке появлялось изображение одного из президентов. А в полдень каждый раз сам великий Вашингтон выезжал на своем боевом коне, с мечом в одной руке и конституционной хартией в другой, и трижды провозглашал «ура», на что первое время толпа отвечала восторженными криками. Но мало-помалу энтузиазм толпы остыл, и тогда муниципалитет города стал нанимать пять-шесть пропойц, которые ежедневно ровно к полудню являлись сюда за вознаграждение в один шиллинг и в ответ на автоматическое «ура» великого Вашингтона разражались патриотическими криками.

В тот день, о котором теперь идет речь, муниципальным наемникам не пришлось, однако, исполнять свою обычную обязанность, потому что едва только великий герой войны за Независимость появился на башне, как крики «виват!», издаваемые двадцатью тысячами голосов с неподдельным энтузиазмом, огласили воздух и подобно урагану пронеслись над площадью.