Т

«Ну и где он, перст судьбы? Если я рассчитал верно, должен прийти какой-нибудь знак...»

Ждать пришлось недолго.

За следующим перекрестком Т. увидел в мостовой открытый канализационный люк, огражденный с двух сторон красными фанерными планшетами с надписью «Поберегись!» Восклицательный знак действительно походил на жирный указательный палец — и если даже это не был искомый перст судьбы, само слово «поберегись!» так отчетливо напоминало о принципах непротивления, что случайным совпадением все вместе быть не могло.

На краю люка стоял черный жестяной цилиндр со светящимся круглым окошком — зажженный карбидный фонарь. Рабочих вокруг не было.

«Опять под землю, к Достоевскому? — подумал Т. — Наверно, еще не весь шутер слили... Посмотрим...»

Убедившись, что никто из прохожих за ним не следит, он присел на краю люка, спустил вниз ноги, подхватил фонарь и полез во влажную теплую темноту.

О том, что препарат начал действовать, Т. догадался, когда понял, что уже не лезет вниз по скобам, а идет по серому полутемному туннелю. Точного момента, когда одно действие перетекло в другое, он не заметил — подземелье заворожило сразу.

Бледный свет фонаря странным образом преображался в зеленоватое свечение, как бы исходящее от стен — и Т. вскоре стало казаться, что он идет внутри огромной лампы. Кое-где на стенах рос мох; остальное пространство покрывали выцарапанные в штукатурке имена и граффити, большинство которых было невозможно прочесть, потому что они представляли собой нечто среднее между надписями и рисунками. Однако самая крупная надпись, повторявшаяся каждые несколько метров, была вполне удобочитаемой:

«Т. TVAM ASI»

«В прошлый раз тоже что-то такое было, — припомнил Т., — и тоже повторялось. Вот только непонятно, почему в кавычках? Кажется, это изречение на санскрите. «Т. есть ты». Что и так хорошо мне известно...»

Дойдя до развилки, Т. повернул направо. Еще через сто шагов — влево. Потом еще два раза вправо. Было бы невозможно объяснить другому человеку, на чем основан такой выбор. Это было трудно объяснить даже самому себе, и вскоре Т. ощутил неуверенность.

«Туда ли я иду? — подумал он. — Вот в прошлый раз никаких сомнений не было. Потому что принял двойную дозу и тащил на себе портрет... Может, для того каждый и несет в жизни свой крест — чтобы не было неуверенности в маршруте? Ибо когда несешь крест, надо ведь знать, куда... Обыкновенно, впрочем, на кладбище».

После очередного поворота, выбранного с той же сомнамбулической легкостью, сомнения отпали: навстречу проплыло ослепительно-белое и, судя по всему, совсем недавно нанесенное на стену граффити:

ДУМАЕШЬ ТЫ ЛЕВ ТОЛСТОЙ

А НА ДЕЛЕ ХУЙ ПРОСТОЙ

Т. вздохнул.

«И чего я боюсь? — подумал он, словно приходя в себя от кошмара. — Если боюсь, значит, опять себя позабыл. Как я могу заблудиться? То есть, конечно, могу — но только если этим сволочам такое по сюжету нужно, тут все равно ничего не поделаешь. А им по сюжету нужно, чтобы я нашел карету с Соловьевым. Страниц так, думаю, через десять... Значит, куда-нибудь да выйду... Интересно другое. Кто у них за эти надписи отвечает? Пиворылов, что ли? Они вроде всегда появляются, когда его эпизод... Хотя, с другой стороны, это «T. tvam asi» наверняка метафизик написал — у него закавыченный поток сознания, а оно в кавычках было...»

Не успел он додумать, как впереди мелькнул свет.

Т. подобрался и пошел крадучись, стараясь производить меньше шума. Вскоре источник света стал ближе, и Т. различил целое созвездие свечей и лампадок в неглубоком ответвлении туннеля. Лампадки горели синим и розовым, а огоньки свечей чуть колебались в подземном сквозняке, отчего свет казался зыбким и неверным, как бы снящимся. Людей в тупичке видно не было — там был только стул, на котором лежал какой-то кургузый меховой мешок.

Еще через несколько шагов до Т. долетел благостно-скорбный запах — вроде того, что бывает на похоронах набожных старух. Он подумал, что это масло в лампадках. А потом лежавший на стуле мешок вдруг зашевелился, спустил ноги на землю, и Т. опознал в нем человека, неподвижно сидевшего перед этим в позе зародыша — поджав ноги к груди и уткнувшись лицом в колени.

Человек оказался маленьким седобородым старичком, одетым в шубу из чего-то вроде ветхих кошачьих шкурок. Его шею туго, как бинт, обматывал грязный шелковый шарф. Старичок подозрительно глядел на Т. и еле заметно перебирал губами.

— Т., — растерянно представился Т., — граф Т.

— А я Федор Кузьмич, — сказал старичок. — Фамилия у меня тоже была, да я запамятовал... Чего ищешь, мил человек?

— Карету ищу, Федор Кузьмич, — серьезно ответил Т.

— Какую карету?

— В той карете человека одного повезут. А он шибко мне нужен.

— Да что ж ты ее под землей ищешь? — удивился Федор Кузьмич. — Я бы еще понял, если б ты, к примеру, искал где светлее. А тут ведь и темно, и сыро.