Т

Дочитав, Т. бросил письмо на стол.

«Вот и дома нет... Бог наказал, да. Вот только какой именно? Ариэль? Перед отъездом в Хургаду нажрался и чудачит? Нет, вряд ли. Пожар, гирька на ремне — больше похоже на Овнюка... Точно, он — всегда по колено в крови бредет. Опять, наверно, вдохновение посетило. Когда ж он только кровью захлебнется, упырь проклятый — сколько людей погубил... Впрочем, чего зря горевать. Все равно никого не помню. Только Леху видел из поезда — если это он был. И фехтовальный зал тоже забыл... Хотя...»

Т. зажмурил глаза, и на миг ему показалось, что он видит странные соломенные чучела в остроконечных шляпах, кирасах из папье-маше и красных плащах — они походили на овощную армию злого цитрусового принца из итальянской сказки. Затем ему представился рыцарский доспех с мишенью вместо головы. Но это было, скорей всего, не воспоминанием, а подделкой, игрой ума, пытающегося вообразить «фехтовальный зал». Память же была пуста и безвидна, как осенняя петербургская ночь.

«С другой стороны, — думал Т., вплетая в бороду булатные проволоки, — если взглянуть на вещи трезво, истина может заключаться в том, что помнить мне вообще нечего. Отчего я так легковерен? Скорей всего, этот Семен Голубничий существует исключительно как подпись под этим письмом... Стоп, стоп. Цыган Лойко действительно есть, его я хорошо помню. Надо же, как изъясняться стал — железная борода, красный петух. Опять характер развивают...»

Закончив с бородой, он надел присланный чиновничий наряд.

«Есть, кажется, такое расхожее клише из серии петербургских ужасов, — подумал он, — мертвый чиновник, прилипший ненастной ночью к окну генеральской кареты. А Соловьева повезут именно в карете, так что вполне уместно. Но как подступитьcя? Ждать, когда карета появится из Петропавловской крепости? А потом — что? Рубиться косой? Даже не смешно...»

Из зеркала на него посмотрел отставной чиновник с серой растрепанной бородой. Сгорбившись, Т. сделал несколько неловких шагов по паркету. Потом попробовал изобразить хромоту. Вышло чуть карикатурно, но убедительно.

«Выгляжу подходяще. Ну а дальше? Ведь не сражаться с крепостным гарнизоном, в самом деле. Метать ножи на Невском проспекте — это какой-то mauvais genre8. И осточертело уже, если честно... Не говоря уже о том, что ножей практически нет. Гнаться верхом? Нельзя — видно за версту. И потом, конная погоня в городе, это что-то из Дюма. Засада? Возле крепости не устроить, особенно в одиночку. А куда Соловьева повезут, одному Богу известно...»

Эта формулировка сразу же показалась сомнительной.«Одному богу? А может, и всем пяти. Но главное не это. Главное, что в их планы, насколько можно судить, входит, чтобы я нашел эту карету. Так чего ломать голову? Надо просто положиться на Провидение... Приведет в нужное место без всяких сомнений, раз этим гадам кредит надо отдавать. Вот только как это обставить формально?»

Он еще раз поглядел на свое отражение. Отставной чиновник в зеркале о чем-то напряженно думал.

«Тут надо неожиданное, немыслимое... Такое, чтоб и предположить никто не мог... Говорят — положиться на волю Божью означает отбросить свою... А если...»

Мысль, пришедшая Т. в голову, в первый момент показалась страшноватой. Но уже через миг стало ясно, что лучше выхода не найти.

Подойдя к зеркалу возле двери, Т. открыл ящик подзеркального столика. Серебряная шкатулка в виде черепа лежала на том самом месте, где он оставил ее после встречи с Джамбоном.

Внутри оставалась последняя пилюля в виде серой слезы.

«Две определенно было много, — подумал Т. — А вот одна в самый раз».

Не давая себе времени на раздумья, он бросил пилюлю в рот, проглотил и только потом налил воды из графина, чтобы запить.

Раскаяние набросилось на душу немедленно.

«Ну и зачем я это сделал? — подумал он. — Почему я опять безвольно рушусь... Стоп, стоп, только без самобичевания. Не спать. Никто никуда не рушится. Просто кусок с захватом кареты дали не Овнюку, а Гоше Пиворылову. Наверно, на Овнюка денег не хватило. Экономят, гады. Или воруют... Скорей всего, кстати, именно воруют. Получили небось от Пантелеймона аванс под Овнюка, распилили между собой, а десять процентов откинули негру Гоше. И вот по моим жилам уже растекается медленный яд... Они ведь давно по этой схеме пилят, сволочи, как я только раньше не понимал...»

Взяв косу, Т. подвесил ее за петельку на рукояти на специальный крючок, пришитый к подкладке шинели. Последний раз оглядев себя в зеркало, он надвинул фуражку на глаза и вышел из номера.

На лестнице ему встретилась молодая пара — офицер в белом кителе и дама в легком муслиновом платье, сквозь которое просвечивала нежная кожа рук и плеч. Она была в самом расцвете юности — и так ослепительно хороша, что Т. проводил ее долгим взглядом.

«Митенька, — сразу же напомнил он себе, — это Митенька работает. Хорошо, не сплю...»

Оказавшись в холле, он отвернул лицо к стене и быстро прошел мимо конторки. Занятые разговором рецепционисты не обратили на него внимания. Выйдя из гостиницы, он свернул в боковую улицу и пошел прочь от Невского.