Сыскарь чародейского приказа

— Ваша маменька гнум? — Крестовский удивился. — А вы, значит, наполовину… Нет, это невозможно.

— Так она мне не родная, моя-то родами померла, а отец женился снова.

— На гнуме?

— На женщине гнумской расы! — Я очень не любила, когда к моей маменьке кто-то пытался неуважение проявить. — Это берендийскими законами не запрещено!

Семен Аристархович теперь смотрел на меня, как мальчишка на ярмарочную диковинку — с радостным предвкушением.

— Потом папенька… ну… помер, нам одним выживать пришлось. Маменька сказала, что замуж больше не пойдет, хотя сватались к ней всякие, мы же зажиточные довольно по орюпинским-то меркам, и подарила мне первый револьвер.

— Сколько вам было?

— Десять, как раз на именины был подарочек.

— Ну, боевым-то искусствам вас точно не мачеха учила.

— Вы спрашиваете или утверждаете?

— Я видел, как вы деретесь, — улыбнулся Крестовский. — Узнаваемый стиль.

— Циркач был один, Ямота-сан, басурманин яматайский. Тоже поначалу свататься хотел. Говорил, сад из камней на вашем дворе возведу, буду медитировать и смысл жизни познавать. Но матушка его быстро… кхм… перенаправила. Я уже вымахала тогда в росте, лет тринадцать мне было, но и хлипкая была, как кисель. Больше года сэнсэй со мной занимался, потом уехал на родину, у него там, оказывается, все это время жена была…

— Понятно. А почему вы сыску решили свою жизнь посвятить?

— Так у меня сызмальства получалось все находить, или там покражу какую раскрыть, или… А потом я как-то в газете вычитала об указе его величества про равные права для мужчин и женщин. А маменька сказала, что раз талантами господь наградил, их использовать на благо нужно, и дала денег на курсы, которые в Вольске открылись. Нас там хорошо обучали, курсистов то есть. У нас учитель был — Савва Кузьмич Миронов — титанического ума человечище. Он про все нам подробно обсказывал — и как слежку правильно вести, и как от «хвоста» отрываться, ежели «пасут», и как наряд нужный для дела подобрать, чтоб личность твою не распознали. Мы даже с ним на почти настоящее дело ходили, притон питейный разгонять. — Я говорила быстро и увлеченно. — Вот уж потешились! Правда, потом, перед самым выпуском, арестовывать нашего Миронова пришли. Оказалось, что никакой он не секунд-майор в отставке, а беглый.

Я погрустнела. Савву Кузьмича мне было жалко.

— Каторжанин? — переспросил Крестовский с недоверием.

— Да нет, просто беглый актер, он от кредиторов у нас скрывался. А натура у него была широкая, артистическая, вот и решил на курсах подработать, легенду себе сочинил, бумаги нарисовал, какие потребовалось. Когда все открылось, нас, курсистов, сам губернатор просил скандал из этого дела не раздувать. Мы посоветовались с парнями и решили, что никому рассказывать про сей конфуз не будем. Нам всем начать работу хотелось, а не сызнова курсы посещать. Нам на остаток времени поставили настоящего секунд-майора, человека от сыска далекого, зато въедливого очень. Он больше половины наших на выпускном экзамене зарубил, потому что законы спрашивал добуквенно, а мало кто успел их за это время так подробно изучить.

— Только вы?

— У меня память такая. Ежели на что-то внимательно посмотрю, действительно внимательно, то до последней закорючки потом смогу воспроизвести.

— Понятно. А вы полны сюрпризов, Попович. Ну хотя бы я раскрыл истоки вашей нелепой страсти к переодеваниям.

Я обиделась. Вот ведь супостат, я ему тут про жизнь свою душу выворачиваю, а он «нелепая страсть»! Сами вы, ваше высокородие, нелепая страсть. Моя… нелепая…

Я тряхнула головой, мысли пошли в совсем уж ненужном направлении.

Крестовский моего состояния не понял.

— Я тоже занимался джиу-джитсу, — сообщил он с тем самым мальчишеским предвкушением. — Через пару дней мы с вами, Попович, сможем устроить небольшое состязание.

— Чего? — охнула я.

— Ну я же вам уже говорил!

Когда? Когда он мне об этом говорил? Когда физическими расправами угрожал? Так он тогда тренировочный бой имел в виду, а не порку в людном месте мочеными розгами? А Гелечка-то себе уже напридумывала всякого, и даже не совсем приличного иногда.

— Не думаю, что вас впечатлят мои навыки.

— То же самое я могу сказать о своих, — широко улыбнулось начальство. — Что ж, думаю, в кабинете уже проветрилось, можно возвращаться к работе.

Крестовский пошел к себе, на пороге обернулся, еще раз внимательно меня оглядев. Видимо, прикидывал, какой подсечкой меня через несколько дней на ковер отправит.

Глава шестая В коей четверг никак не хочет заканчиваться, а пятница ничего, кроме неприятностей, не приносит