Сыск во время чумы

– А чего тогда гостей ухватом встречает? Чистое ты еще дитя, Тучков. Небось, и попу на исповеди доложить нечего. Эй, Петров, мы никому про бабу не скажем! Завернись в одеяло да и вылезь на минутку!

Левушка постучал основательнее.

– Пошли прочь! – раздался высокий нервный голос. – Прочь пошли, ироды!

– Это не баба, – неуверенно сказал Левушка.

– Вылезай, Петров, дельце есть. Гривенник получишь! – пообещал Архаров.

– Псалмы, что ли, опять на всю ночь читать? Нет, не пойду.

– Нет, я тебя не к покойнику зову. Вопросов полдюжины задам – и гривенник твой.

– Задавай, – позволил из-за двери Петров.

– Где твой дружок Митька, что на всемирную свечу деньги собирал? Жив? А коли жив – так где схоронился?

– Уходи, уходи! – послышалось из-за двери. – Уходите, Христа ради! Или мало вам, что вы с ним сотворили? Ангела Господь вам, неразумным, послал! Ангела сапожищами стоптали!

И опять в сенях что-то загремело.

– Ты что-либо понимаешь? – спросил у Левушки озадаченный Архаров и крикнул: – Петров, мы ангелов не топтали! Ответь, сделай милость, где твой дружок Митька, не то дверь с петель снимем!

– Снимайте, нехристи! – донеслось из сеней. – А я вот подожгусь изнутри! Святое дело сгубили! Богородицу ограбили! Ангела в домы свои не пустили! Храм осквернили! Иуду из меня сотворили! Поделом на вас мор напал, поделом! И каменный дождь на ваши головы падет!

– Не валяй дурака, Петров! – отвечал на это Архаров. – Мы для того и и пришли, чтобы нехристей покарать! Коли ответишь на вопросы – может статься, сыщем убийц митрополита…

– Уйдите, а то подожгусь! – повторял незримый Устин – а может, и не Устин, а кто-то иной, проверить это сейчас не было возможности.

Архаров и Левушка отошли на шаг от двери.

– Не пойму, – сказал Архаров. – Когда чушь несут, не сразу и разберешься, врут тебе, или хоть крупица правды в брехне имеется.

– Не может быть, чтобы не знал, где тот мастеровой Митька прячется! – воскликнул Левушка.

– Вот и я полагаю, что знает… А про ангелов выкликать и я могу, коли начальство прикажет. Эй, Петров!

Ответа не было.

– Не дури, выгляни!

В домишке молчали.

– Слушай, Петров, вот я рубль на крыльцо кладу! Слышишь – рубль! Надумаешь на вопросы отвечать – ищи у Головинского дворца палатки Преображенского полка, спроси капитан-поручика Архарова!

– Ты ты ему свое прозвание записал бы, что ли, – посоветовал Левушка. – Он же дьячок, значит, грамотный.

– А на чем прикажешь?

Левушка пошарил по карманам, отыскал пеструю конфектную бумажку. Но чем писать – не было.

Архаров завернул в нее рублевик и действительно положил на крыльцо.

– Пошли, – сказал он Левушке. – Больше ничего придумать не могу. Все три меченых рубля роздал. Себе пока оставил четвертый.

Он подумал – и носком сапога закинул в костер приготовленное поблизости топливо – то ли сухой навоз, то еще чего похуже. Коли уж обороняться дымом – так пусть дымит без перерыва.

– Этому ты рубль дал правильно, – убежденно сказал Левушка. – Помяни мое слово – он не умом тронулся, он дурочку ломает. И сей рублевик еще вынырнет! Знать бы еще, где! А… постой!.. Где ты его взял, рублевик-то?..

– В кошельке, – преспокойно отвечал Архаров. И в доказательство извлек из глубин правого кармана кошелек.

– Но, позволь…

– Тучков, я не сыщик. Однако малость соображаю. У меня нарочно один из меченых рублей лежал особо, вот и пригодился. Тот разносчик ведь мог свой товар из пропавшего сундука горстью зачерпнуть. Там у него побрякушки недорогие были – как раз те, что на каждый день надевают, такие – что баба, послушав про свечу, тут же их из ушей, с пальца, да в сундук… понял?

– Как не понять, – обиженно отвечал Левушка, сильно недовольный, что Архаров не предупредил его об уловке. И пошел к забору, и подвинул к нему ногой чурбачок, чтобы ловчее залезать.

– Ты куда? – задумчиво спросил Архаров.

– На улицу.

– А калитка на что?

– Так заперта же!

Архаров подошел к калитке и открыл щеколду.

– Так для тех, кто на улице, заперта. А кто во дворе – ее запросто откроет. Пошли, философ, пока еще чего не намудрил.

* * *

Дьячок Устин, одетый в старенький подрясник, еще молодой, из тех малоподвижных домоседов и книжников, светловолосых и рыхловатых, чья белизна доходит до неживой прозрачности, громоздил лавку на бочонок, чтобы сделать сени вовсе неприступными. Ему редко приходилось управляться с тяжестями, так что все ползло, рушилось, вещи отказывались выполнять не свойственные им обязанности, и он умаялся подпирать их. Наконец вроде получилось. Можно было вздохнуть с некоторым облегчением.

– Ах, они ищут убийц митрополита? – сам себя спросил Устин. – Господи, долго ли будет мука сия?.. Господи, да покарай же наконец, сил моих больше нет!

Он прислушался. Нехристи, желавшие задавать вопросы, что-то притихли. Ложь, ложь пропитала все их слова! Может, коли затаиться, – уйдут?..

Убедившись, что его укрепления недвижимы, он открыл дверь из сеней в горницу, вошел и тяжко вздохнул.

В горнице на лавке лежал наподобие покойника человек – лицом вверх, ноги ровно вытянуты. Когда дверь открылась, он отвернул голову к стене.