Сыщик и канарейка

Профессор Фитцерей родился дроздом, и, будь дар сильнее, его забрали бы на воспитание в храм, как поступают с теми, кто способен воскрешать умерших не своей смертью. Но его дар оказался слишком слаб. Он не мог возвращать людей к жизни, только поднимать их тела. Их души оставались в другом мире, переходя в наш лишь на краткий миг, пока они помнили собственную смерть. После этого они возвращались на ту сторону моста, оставляя пустую оболочку, подчиняющуюся воле дрозда. Я видел подобное в армии, и зрелище это нельзя было назвать приятным. Слово «нзамби» опять всплыло из глубин моей памяти вместе со сладким запахом гниения.

– Давайте попробуем, – согласился Эйзенхарт, не подозревавший, свидетелем насколько редкого для мирных земель события ему предстояло стать.

Танатолог положил ладонь на лоб погибшему и прикрыл глаза. Лежавшее на столе тело вздрогнуло и свернулось в клубок, словно испуганный ребенок.

– Больно, – прошептало то, что было быком в прошлой жизни. – Так больно… Так страшно…

Профессор отнял свою руку и отошел, позволяя нам увидеть происходящее.

Лицо быка сморщилось, будто тот собирался заплакать. Мертвые глаза невидяще уставились на нас.

– Почему так страшно? – спросил у нас труп.

Я мог объяснить почему. За одну секунду после моего касания яд распространился от мышц горла к конечностям, лишив его возможности двигаться. Словно погребенный заживо, он не мог шелохнуть ни рукой, ни ногой, грузно оседая на пол. Наступил общий паралич. Дыхание остановилось. И только сознание продолжало работать, изо всех сил сигнализируя нехватку кислорода.

Физически бык не мог уже этого чувствовать – и не чувствовал, – но дар профессора Фитцерея заставлял его переживать свою смерть заново. То, что было в реальности несколькими секундами, превратилось в минуты агонии.

Не желая больше это наблюдать, я вышел.

Глава 12

Доктор

Полагаю, пришло время объясниться.

Когда я говорю, что мой отец был ядовитым человеком, я имею в виду не только его характер. Об этом не принято распространяться, но Северина-Змея не зря считают покровителем врачей и убийц. Пусть вторых меньше, чем первых, они есть. Гадюки. Кобры. И те, чье прикосновение губительно для всего живого. Почему нет? Многие змеи ядовиты. Стоит ли удивляться тому, что змеи, носящие человеческое обличье, ядовиты вдвойне?

Мой отец, сэр Уильям Альтманн, был отмечен Змеем, но получил от него способность не к врачеванию, а к убийству. Как я уже упоминал, дары, что дают нам духи, различаются по силе: чей-то дар может быть продолжением его инклинации, как нечеловеческая сила у быков. Иные люди обладают даром, возносящим их на уровень богов, почитаемых ортодоксалами Эллии. Мой отец был из последних. По слухам, ему было достаточно опустить ладонь в реку, чтобы отравить деревню, расположившуюся ниже по течению. Не знаю, так ли это. Отец никогда не распространялся об армейской службе, а доступ к его делу не дали даже мне. Но какая-то доля правды в слухах о нем определенно была.

Разумеется, в это сложно поверить: смерть от касания, универсальный токсин, от которого нет противоядия и который не оставляет следов… Я бы сам отбросил это как дурную выдумку из дешевого детектива, если бы не два факта. Первым было то, что после пожара, в котором погибли мои родители, часть Марчестерской пустоши, принадлежавшая отцу, стала пустошью в прямом смысле этого слова. Предсмертная ярость змея выжгла все живое на мили вокруг, и пройдет еще немало лет, прежде чем там вновь зацветет вереск. Вторым фактом было то, что его дар передался по наследству мне. С самого рождения я знал, что смерть станет моим вечным попутчиком. И всегда понимал, каким будет мое будущее.

Вплоть до того дня, когда на моем столе оказалось тело с зашитой в нем арнуальской бомбой…

Я едва успел выкурить сигарету, прежде чем пришел Эйзенхарт.

– Пообещайте мне, что, когда я умру, вы не дадите танатологам ставить на мне опыты, – Виктор без предупреждения влетел в кабинет, отнял у меня портсигар и уселся прямо на стол.

– Верните, – велел я. – Дар профессора произвел на вас такое подавляющее впечатление?

Виктор взглянул на меня с отвращением.

– Это еще ладно. Но теперь ваши коллеги заставили его передвигать столы в лаборатории.

Я закурил вторую сигарету.

– Что ж, это практично. Там давно пора устроить перестановку, а он сильнее нас троих вместе взятых. Не переживайте, он уже ничего не чувствует, – добавил я, заметив выражение лица детектива. – Осталось только тело.

Эйзенхарт скривился, но предпочел оставить эту тему без комментариев.

– Кстати о силе. Вы собирались рассказать мне, как сломали запястье.

– Разве? – удивился я.

В кабинете воцарилось молчание. Каждый из нас обдумывал, что может сказать собеседник и какие козыри у него есть. Виктор решился открыть свои первым.