– Я не испытываю любви к Пауку Ананси. Однажды, давным-давно, он привязал меня к бревну, и осел тащил меня по пыли к трону Маву, который создал все сущее.
Вспомнив об этом, он зарычал, и Толстяку Чарли захотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
– Иди дальше, – сказал Лев. – Может, кто-то тебе и поможет, но не я.
– И не я, – сказал Слон. – Твой отец обманул меня и съел жир с моего живота. Он говорил, что сделает мне ботинки, а сам приготовил меня, и смеялся надо мной, набивая свое брюхо. Я этого не забуду.
Толстяк Чарли пошел дальше.
У следующего входа в пещеру стоял человек в изящном зеленом костюме и остроконечной шляпе с лентой из змеиной кожи. На нем были ботинки и пояс из змеиной кожи. Когда Толстяк Чарли проходил мимо, он зашипел.
– Иди дальше, сын Ананси, – сказал человек голосом гремучей змеи. – От твоей чертовой семейки одни неприятности. Я в ваши проблемы лезть не буду.
Женщина у следующей пещеры была очень красива, с глазами черными, как капли нефти, и белоснежными кошачьими усами. На груди у нее было два ряда сосков.
– Я была знакома с твоим отцом, – сказала она. – Очень давно. У-р-р-р.
Она качала головой, вспоминая, и Толстяк Чарли почувствовал себя так, словно читает чужое письмо. Она послала Толстяку Чарли воздушный поцелуй, но отрицательно помотала головой, когда он попытался подойти ближе.
Он двинулся дальше. Перед ним, словно груда старых костей, поднималось из земли мертвое дерево. Тени становились длиннее по мере того как солнце медленно опускалось по бесконечному небу к скалам, накренившимся в сторону конца мира; глаз солнца превратился в исполинский золотисто-оранжевый шар, и все маленькие белые облачка под ним отливали золотом и багрянцем.
Где-то у локтя он заметил движение, и тут Толстяк Чарли понял, что коричневый камень у мертвого дерева – вовсе не камень, а песочного цвета человек, с пятнистой, как у леопарда, спиной. Волосы у человека были очень длинные и очень черные, а когда он улыбался, было видно, что зубы у него, как у большой кошки. Улыбался он быстро, и не было в этой улыбке ни тепла, ни юмора, ни дружелюбия.
Он сказал:
– Я Тигр. Твой отец, он ранил меня сотней способов и оскорбил тысячей способов. Тигры не забывают.
– Мне жаль, – ответил Толстяк Чарли.
– Я пройдусь с тобой, – продолжил Тигр. – Немного. Ты говоришь, Ананси умер?
– Да.
– Хорошо. Хорошо. Он слишком часто меня дурачил. Когда-то все было моим – истории, звезды, все. А он украл это у меня. Может, теперь, когда он мертв, люди перестанут рассказывать эти его чертовы истории. Перестанут смеяться надо мной.
– Уверен, перестанут, – сказал Толстяк Чарли. – Я никогда над тобой не смеялся.
Глаза, блестящие изумруды, сверкнули на лице человека.
– Кровь есть кровь. – Вот и все, что он сказал. – Потомки Ананси – это Ананси.
– Я – не мой отец, – сказал Толстяк Чарли.
Тигр обнажил клыки. Очень острые.
– Нечего тут всех смешить, – объяснил Тигр. – Мир велик и серьезен, ничего смешного в нем нет. И не было. Ты должен учить детей бояться, учить их страшиться. Учить их быть жестокими. Учить их быть опасными в темноте. Прятаться в тени, затем наскочить, или броситься, или прыгнуть, или свалить, и всегда насмерть. Знаешь, в чем настоящий смысл жизни?
– Хм, – сказал Толстяк Чарли. – Любить друг друга?
– Смысл жизни – это горячая кровь твоей добычи на языке, мясо, раздираемое зубами, труп врага, оставленный под солнцем падальщикам. Вот что такое жизнь. Я Тигр, и я сильнее, чем когда-нибудь был Ананси, я больше, опаснее, крепче, безжалостнее, мудрее…
Толстяк Чарли не хотел быть здесь и разговаривать с Тигром. Не то чтобы Тигр был безумен; но он был слишком откровенен в своих убеждениях, а все его убеждения были одинаково неприятны. Кроме того, он кого-то напомнил Толстяку Чарли, и хотя Толстяк Чарли не мог сказать кого, он знал, что этот кто-то ему не нравился.
– Ты поможешь мне избавиться от брата?
Тигр кашлянул так, словно у него в горле застряло перо, а может, не перо, а целый дрозд.
– Хочешь, я принесу воды? – спросил Толстяк Чарли.
Тигр подозрительно покосился на него.
– Последний раз, когда Ананси предложил мне воды, я попытался съесть луну из пруда и утонул.
– Я просто хотел помочь.
– Он говорил то же самое. – Тигр наклонился к Толстяку Чарли, глядя ему в глаза. Теперь он нисколько не казался похожим на человека – нос чересчур плоский, глаза расположены иначе, а воняет, как из клетки в зоопарке. И вместо голоса грохочущий рык.
– Вот как ты поможешь мне, дитя Ананси. Ты и твой род. Держитесь от меня подальше, понял? Если хотите сохранить мясо на костях.
И он облизнулся, облизнулся языком, красным от только что убитой плоти, языком, который был длиннее любого человеческого языка.