Ева накрывает мои руки своими, хочет отцепить от себя. И в процессе проскальзывает пальцами по тыльной стороне правой ладони. На ощупь определяет кольцо, задерживается на нем и выдыхает шумно, прикрывая глаза.
Ногтями впивается в мою кожу, и я сам убираю руки. Большим пальцем прокручиваю на безымянном обручалку. Не снимал ее ни разу за все годы, но именно в этот момент она огнем прожигает. До кости.
– Но вы правы, Ева. Я не должен был, – прячу ладони в карманы. – И этого больше не повторится.
Не повторится. И не потому что я не хочу. Я, наоборот, чувствую себя так, будто вот-вот рухну замертво, отключенный от системы жизнеобеспечения под названием «Ева».
Однако она не заслуживает всего того дерьма, которое сидит во мне.
Яркой, активной, жизнерадостной, ей нечего делать в моем болоте. Она только вынырнула из одного. Не до конца, но… я помогу Еве избавиться от Меркунова.
На этом все.
– Надеюсь, Тимур Викторович, вы сдержите свое слово, – произносит дрожащим голосом. И бросает косые взгляды на мои руки в карманах.
– Мама, я замар-лался, – влетает в кабинет Владик. Протягивает жирные ладошки. – Идем помоем?
Ева меняется в лице, как по волшебству. Светлеет, теплеет. Лихорадочно стирает слезы. Мило улыбается, приседая к сыну.
– Поросенок, – ласково отчитывает его. – Ты по дороге что-то запачкал? – с едва заметной настороженностью кивает на дверь. Да все равно, даже если испачкал. Ребенок же.
Отмерев, я возвращаюсь к столу, нахожу салфетки в одном из ящиков. Протягиваю Еве. И она на автомате принимает. Дотрагивается случайно до моих пальцев, мельком скользит к безымянному. Отворачивается, направляя всю свою нежность на сына.
– Так, протерли немного. Давай под кран, – обхватывает крохотную ручку. Ведет Владика к выходу.
– С мылом, – важно поучает ее малыш. И я усмехаюсь, провожая их взглядом.
После хлопка закрытой двери мой кабинет опять погружается во тьму и холод. И только кольцо продолжает пылать. Задумчиво прокручиваю его на пальце, неторопливо приближаюсь к ящику с фотографией жены. Выдвинув, долго смотрю на перевернутую рамку.
– Ураганчик, стой, – из холла доносится мелодичный женский смех, чуть приглушенный, будто Ева намеренно сдерживает себя. А следом – топот детских ног.
– Мам, поймай, – разыгравшись, с придыханием вскрикивает Владик. – А к папе можно? – раздается у самой двери.
Громко. Звонко. Четко.
Хлестко, как выстрел. И так же смертельно.
Не списать на ошибку. И чертовски сложно игнорировать.
– Тш-ш-ш, – звучит испуганно. А потом шаги отдаляются.
От слабого, незаметного нажатия обручалка сползает с моего пальца. И в следующую секунду аккуратно опускается на снимок, который по-прежнему лежит лицевой стороной вниз. Взгляд проходится по нему стремительно, а перед глазами все заволакивается туманной дымкой, словно отсекая меня от того, что изо дня в день приносит мне не утешение, а боль, выворачивающую душу наизнанку.
Так и не перевернув фоторамку, запираю ящик на ключ.
Падаю в кресло, некоторое время бездумно глядя в одну точку. Не сразу осознаю, что устремлена она не в пустоту, но в дурацкий кактус.
Прислушиваюсь к шуму в холле. Голоса становятся все тише, а потом и вовсе умолкают. Видимо, Ева пошла укладывать сына спать.
Поднимаюсь и решительно направляюсь к двери. Приоткрываю ее, впуская в кабинет слабые отголоски милых разговоров матери с сыном. Так лучше, чем сидеть в полной тишине.
Дожидаюсь, пока Ева расскажет Владику сказку на ночь. А после – еще одну. И еще. Едва не засыпаю сам прямо в кресле. Но спохватываюсь, как только в их комнате становится тихо.
Малыш уснул...
Надеюсь перехватить Еву в холле. Она наверняка воспользуется моментом, чтобы привести в порядок кухню и убраться. Чересчур чистоплотная, аккуратная и… немного зашуганная. Будто ждет, что я выгоню ее из дома за невымытую тарелку.
Надо бы оговорить основные моменты нашего существования под одной крышей. Чтобы Ева перестала меня бояться. Хотя после нашего поцелуя все только усложнилось…
С трудом подавляю ухмылку, когда сталкиваюсь с Евой чуть ли не нос к носу. Предсказуемая. Спешит привести в порядок мой дом. Собирает игрушки Владика в гостиной, но, заметив меня, выпрямляется по струнке и забывает, как дышать. Выпускает из рук плюшевого медведя, и он летит в детский кабриолет. А она даже не смотрит в ту сторону. Вместо этого не сводит с меня глаз. Смотрит удивленно, с подозрением. Отшатывается, когда я приближаюсь почти вплотную.
– Ева, мы недоговорили, – обхватываю теплую ладонь, крепко сжимая. И пока Ева растерянно гипнотизирует место сплетения наших рук, я веду ее на кухню. – Мне кажется, нам есть что обсудить.
Глава 34
– А-а, куда мы? – растерянно лепечу я, когда огромный медведь, прорычав что-то, накрывает мою ладонь мощной лапой. Несмотря на габариты, держит меня бережно, ведет за собой аккуратно. Не спешит и не делает резких движений, не дергает. Но его мрачной, подчиняющей энергетики хватает, чтобы мое тело, как безвольный тряпичный комок, поплелось следом, машинально перебирая ватными ногами.