– Два года с лишним прожил я тут. И любил Малфриду, как само солнце над головой. А она… Она вышвырнула меня за ненадобностью. И что теперь? Когда мне ведьма эта и даром стала не нужна, я вдруг ей понадобился? Ящеру своему темному меня отдать хочет? Ну что же, я готов пострадать за свою веру! Я и Ящеру в очи стану выкрикивать строки из Святого Писания, вот и посмотрим тогда, кто кого.
Что бы там ни решил он, однако идти никуда явно не собирался. Сел на песок у воды, и ни булькающие водяные его не волновали, ни тонко зовущие в заросли русалки.
А через миг Добрыня почувствовал, как Забава слабо вскрикнула, вцепившись в него обеими руками.
– О великие боги! Да что же это, ради всех небес!
Добрыня оглянулся – даже рот открыл. Кажется, с его даром видеть и в обычном миру нелюдей уже всякого насмотрелся, а вот поди же…
Там, под могучими стволами оплетенных зеленью деревьев, взрыхлялась земля, корни мощные прогибались, словно под ними кто-то проползал, приближался. И показался… Добрыне сперва померещилось, что это длинный белый корень оживший, но как поднялся он повыше, стало заметно, что это огромная белесая рука, будто выточенная из ствола дерева, без коры. И рука эта была живой, она шевелилась, раскрылась пятерней, потом поманила пальцем.
«То ли дурман-зелье все еще действует, – подумал Добрыня, – то ли и впрямь это диво дивное. Спаси, небо!»
Он почти вскричал это. И тем спокойнее был голос Савы, когда он пояснил:
– Это сам Лес праведный нас зовет.
Добрыня потряс головой. В сказах Лес праведный обычным дедом изображался, неким длиннобородым старцем, который путников может встретить в чаще, чтобы либо помиловать и даже приветить, либо в глухомань увлечь навсегда. А тут… нежить такая, что и не вздохнуть от изумления и страха.
Забава в ужасе пронзительно завизжала, кинулась прочь.
– Стой! Нельзя перед нелюдью свой страх выказывать!
Куда там! Девушка бежала, уворачиваясь от страшной, тянущейся за ней руки.
– Сава, скорее за ней! – потряс парня за плечо Добрыня. – Загонят ведь девку, в исполох введут.
Но Сава словно и не слышал криков любимой, смотрел перед собой печальным пустым взором. Потом все же произнес:
– А ведь некогда я так уходить отсюда не хотел! Умолял ее… А она… Памяти меня лишила, выгнала. И теперь ненавистно мне все тут.
В стороне кричала Забава, а парень только об обидах своих и думал. Добрыня озлился:
– Ах, разрази гром! Ну и сиди тут, рохля.
Добрыня кинулся за ней. Почти споткнулся о взрыхлившуюся рядом землю, перескочил через белый ствол руки-лапы Леса праведного.
– Не обессудь, хозяин, не до тебя мне сейчас.
И следом за ней. Вот девка неугомонная! Он звал ее, но она бежала среди мелькавших искр, отшатывалась от каких-то теней, визжала, когда кривые сучья коряг ловили ее за подол. А следом из чащи летел громовой хохот, дребезжащий смех доносился, подвывало где-то, ухало, скрипело.
Добрыня сам едва не налетел на растопырившего ветви-лапы пушевика68, поцарапался, пока вырывался, потом едва не вляпался в растекавшуюся лужицей, похожую на пузырь старуху.
– Погрей меня, смертный, – пищала старуха, обдавая его холодными брызгами.
– В другой раз, бабулечка!
И снова звал:
– Забава, ко мне иди! Остановись, тебе говорят!
Пробираться сквозь такую чащу было непросто. Дубы тут стояли мощные, оплетенные дикими побегами. И едва ли не через один с дуплом, в которых обитали духи-нелюди – берегини, змиуланы, листины. Добрыня двигался, провожаемый множеством взглядов, везде чьи-то глаза блестели, светились. Сперва даже жутковато было, потом, когда в кустах да в буреломе возился, перестал их опасаться, даже злость ощутил. Понимал, что он кажется духам неуклюжим, тяжелым, сами они вон как легко шныряют в поросли. Как же Забава тут проскочила? Или лесная девушка вятичей привычна к чащам? Тогда чего так верещит? Впрочем, хорошо, что верещала, – Добрыня, двигаясь на ее голос, мог не отставать.
Настиг ее, только когда на лесной поляне девушку завертели в вихре веселые полуголые красавцы-прелестники – духи соблазна, сводящие баб с ума своей любовью и красотой. И чего они тут в лесу таятся? Кого соблазняют? Вон как на Забаву накинулись, видать, давно живых девок тут не было.
Появление Добрыни их не обрадовало.
– Чего явился? Видишь, к нам красавица прибежала.
Прелестник любую женщину может очаровать и заставить ослабеть от любви, однако против воли не берет. И когда растрепанная, мечущаяся Забава увидела Добрыню и потянулась к нему, сразу отступили.
– Добрян! Защити меня!
Она прильнула к его груди, дрожала, всхлипывала. И вдруг спросила:
– А где Неждан?
Добрыня не сразу и понял, о ком она. Ах да, о Саве, значит, то есть о Глобе. А где сейчас их спутник? Добрыня только головой покрутил: вон прелестники бесстыжие, ухмыляясь, смотрят со стороны, вон паук многолапый спустился с дерева, скалящийся хозяин шишек, сам как шишка, если бы не эти лапы. Из травы смотрят любопытные ягодные, собой и похожи на ягоды, только глазки мелкие огоньками светятся. А Неждан где?
– Остался твой милый на бережку. На Малфриду сильно обижен, вот и дуется. Ну а ты…