Сын Тишайшего

Наконец моё кресло занесли в большой зал двухэтажного строения, где располагался Аптекарский приказ. Туда попытался набиться народ, но я предупредил рынд с охраной, чтобы не стеснялись в отношении наглецов. Сюда никого, кроме братьев, не звали. Пришлось пропустить только Милославского и прискакавшего на шум Кирилла Нарышкина. Как же без него? Вместе с Ваней и Петей меня сопровождали Федька Апраксин и Митька Голицын, как старшие из рынд по возрасту.

Встречали нас Одоевский и несколько людей в европейских кафтанах. Собственно, лица у них тоже иноземные. Иноземца здесь видно издалека.

— Доктора Лаврентий Блюментрост, Андрей Келлерман, Михаил и Иоганн Граманы, Адольф Розенбург и алхимист Яган Зеттигаст, — глава приказа начал представлять кланявшихся немцев.

Напрягает, что среди перечисленных нет русских, но такие времена. В принципе, я знаю присутствующих, кроме алхимика и младшего Грамана. А Келлерман вообще родился в Москве и считался восходящей звездой медицины. Князь потому и собрал именно этих учёных, что они наиболее талантливы.

Странно, что к царскому телу допустили двух подозрительных личностей, коими являлись фон Гаден и Гутменш. Последнего как, оказалось, тоже убили, это я ещё с утра прочитал в списке, переданном Голицыным. Но здесь мы по иной причине.

— Показывайте своё хозяйство, господин Блюментрост, — специально перехожу на немецкий, дабы позлить навязчивых бояр. — Петя, ты спрашивай, не стесняйся. Если чего непонятно, Ваня переведёт. Или я поясню, коли доктора затронут излишне высокие материи.

Ребят я тихо предупредил, что это типа экзамена, а заодно полезное для них дело. Ведь знать о строении человека и лекарствах — дело необходимое. И снова подивился желанию братьев учиться. Прямо фанаты знаний какие-то! И, конечно, приятно видеть растерянные лица Милославского и Нарышкина, ибо иностранных языков кроме польского они не знали.

Что я могу сказать? Не всё так плохо. Особенно мне понравился цех по расфасовке трав и костоправная комната. Для уха жителя моего времени звучит дико. На деле — это небольшие предприятия, собиравшие лекарственные сборы и изготавливавшие предметы для лечения травм с переломами. А вот к алхимической лаборатории и препаратам, присланным из Европы, у меня весьма скептические отношение. Уж больно любили в эти времена сыпать в лекарства ртуть с прочим мышьяком.

Очень понравилась школа, где готовили врачей для других городов и армии. В этом плане Алексей Михайлович поставил дело на более широкую ногу, а Фёдор продолжил. Я здешний просто молодец, потому что обязал учить в основном русских людей, дабы они далее разъезжались по стране. Кстати, открытие государственных аптек в других городах России — тоже заслуга моего отца. Представляете, до середины XVII века купить лекарство или получить качественную медицинскую помощь можно было только в Москве. Удивительно, но если сравнивать с Россией моего времени, то изменилось немногое. Шучу, но доля правды в этом есть.

Снова порадовали братья, внимательно слушавшие Блюментроста и других докторов, рассказывающих о нюансах профессии. У Пети аж глаза заблестели, когда показывали монструозные инструменты для хирургии и дёрганья зубов. Он случайно не маньяк? Может, аккуратно придушить мальчика, пока не поздно? Шучу, просто бывают такие излишне восторженные и увлекающиеся натуры.

От посещения я получил главное — уверенность, что можно работать. Не знаю, как насчёт моего выздоровления, но можно принести в медицину много нового. Уж про гигиену, необходимость протирания инструментов, гипс, йод и действие ряда трав я помню. Да и немцы отнюдь не шарлатаны, а весьма толковые ребята. Думаю, можно через них аккуратно подкидывать некоторые идеи.

В качестве личного доктора я выбрал Келлермана. Андрей больше русский, нежели немец, а ещё действительно талантливый человек. Не знаю, почему я не слышал о нём в своём времени.

— Ваше Величество, — обратился ко мне Блюментрост перед уходом, — я считаю, что вам необходимо продолжить лечение. После гибели наших товарищей при вас более нет доктора, что недопустимо.

— Вот вас и Андрея я назначаю личными лекарями, — отвечаю немцу по-русски. — Только будет одно дополнение. Приходите завтра часам к десяти. Обсудим вопросы моего лечения, и заодно познакомитесь с травницей Юлией. Не поверите, но после её настоя моим ногам стало лучше. А вот мазь доктора Фунгадина, наоборот, увеличивала опухоль.

Лицо лекаря стало похоже на мел, но он смог сдержать эмоции. Мои слова похожи на обвинение, а с этим здесь не шутят. Народ и так шепчется, что немцы отравили царя-батюшку. Забавно, что частично он прав. Только травили свои — русские.

Здесь ещё и Милославский посмотрел на докторов весьма недружелюбно. У этой публики хватит мозгов или тупости потащить учёных на дыбу. А под пытками человек сознается в чём угодно.

— Никого ни в чём не обвиняю. Наоборот, вы поможете нам установить, был ли умысел при изготовлении мазей. Для этого озаботьтесь списком порошков, которые намешали в мои лекарства.