Сын Солнца

— Да. — Дея не переставала дуть на пальцы.

— И знатны?

Она наконец подняла голову и воззрилась на него дымчато-голубыми глазами. «И во всем у них недостаток цвета!» — почему-то разозлился Друз.

— Добрый человек, что случилось с детьми акалеля? — вместо ответа на его вопрос спросила девушка. Ее голос звучал мягко и вместе с тем повелительно. Кормщику даже не пришло в голову промолчать.

— Их убили, — отрезал он. — Говорят, что забрали к богам. Но к богам-то, сама знаешь, живые не попадают. — Друз зло сплюнул в воду.

— За что?

И опять он не нашел в себе желания не ответить.

— Акалель — большой герой и много сделал для Атлан. Но жрецы говорят, что всякое семя от него — сорное. Оно должно быть уничтожено во что бы то ни стало, а то всем несдобровать. Потому-то ему и запрещено брать на ложе женщин. Мальчиков, там, скот — сколько угодно. А женщин нельзя. Довольна?

Дея склонила голову:

— Ты хорошо плаваешь?

— Да, а что? — не понял Друз.

— Уже недалеко, — пояснила спутница. — Я и сама как-нибудь справлюсь. А тебя у нас не ждет ничего, кроме плена. Прыгай за борт и плыви к своим.

Кормщик смерил девушку оценивающим взглядом:

— Ты кто? И почему командуешь?

— Плыви, — почти укоризненно повторила она, — и передай акалелю: его семя попало туда, куда нужно. Пусть не печалится. — Дея стянула с пальца золотой перстень с оскаленной медвежьей головой и вложила его в ладонь Друзу. — Пожалуйста.

Если б он даже захотел возразить, то не смог. Совсем близко, за стеной тумана запели рога, и кормщик прикинул, что ему совсем некстати натыкаться на гиперборейский патруль. Ничего больше не говоря, Друз соскользнул в воду и поплыл прочь от лодки.

4

В большом камине Зала Советов горел огонь. Осень на побережье день за днем отнимала у солнечного тепла по лучику. Дни становились короче, а скоро, всего через пару месяцев, над заснеженной землей воцарится ночь. На полгода.

Тогда, хочешь не хочешь, атлан соберут свои лагеря и повернут корабли к родным берегам. Кто же воюет ночью? Холод, темнота и необыкновенная протяженность всегда были залогами непобедимости Ареаса. А вот сами гиперборейцы, привыкнув к жизни во мгле и скудости, могли бы завоевать мир. Но не делали этого по природной лени. Они как медведи, привыкли сосать лапу в берлоге. Им уже и сейчас хотелось по домам. Чего толочься? Неужели глупые атлан не понимают, что крепость не взять? Полярная ночь и полярный ветер погубят их…

Но до этого было еще далеко. И сегодня, через месяц после начала осады, Алдерик вернулся в Туле. Потоптавшись в Асгарде без дела, он ринулся назад. Его словно кто-то подталкивал под локоть: спеши, там полный провал. И уже на полдороге в свиту короля врезался запыленный Бьерн Медведь. Ярл осыпал повелителя упреками и едва не тряс за грудки — они были старыми приятелями и не привыкли церемониться. Выслушав командира конницы, Алдерик разразился невнятной бранью и дал лошади шпоры. Кой черт дернул его бросить Туле на Ахо?! Сопляк!

Конунг, как гиперборейцы называли своего повелителя, прискакал в крепость вовремя. Два нижних бастиона были взяты, предместья сожжены, порт разрушен. То, что атлан еще не вломились в ворота и не хозяйничали на улицах, было чудом из чудес! Именно об этом Алдерик и сказал ярлам, собрав их в Зале Совета и отчитав каждого по очереди. Он метал громы и молнии, но, услышав, что Ахо отстраняется от командования, все вздохнули с облегчением. Обстановка разрядилась сама собой. Ярлам было куда спокойнее под тяжелой рукой короля.

Сам наследник еще ничего не знал. Он поехал встречать религиозную процессию в Урд, маленький городок-святилище к северу от Туле. На осень приходился день поминовения усопших, в Урде покоились останки асов — первой королевской династии Гипербореи, она правила в незапамятные времена и очень почиталась народом. Сопроводить процессию молящихся из Асгарда и отправился принц Ахо. Времена были неспокойные, по дорогам рыскали шайки мародеров, да и войска атлан находились недалеко.

— А где ее высочество? — осведомился король, устав поносить ярлов. — Конница единорогов хорошо себя показала. Я хочу обнять командира.

В этот момент двери распахнулись, и ропот удивления пробежал по залу. У самого Алдерика непроизвольно отвисла челюсть. Принцесса шла между рядами придворных, гордо подняв голову, на которой вместо девичьей ленты красовалась широкая женская повязка, шитая жемчугом. Дея не имела права на подобное украшение. Она не была замужем и, даже если потеряла девство, не смела так бесстыдно выставлять свое падение напоказ.

Между тем ее высочество держалась спокойно, без тени смущения. Ее взгляд был прям, в нем не читалось вызова. Но не было и раскаяния. Казалось, она не собирается скрывать свой позор. Не дойдя несколько шагов до трона, Дея опустилась на колени.

— Государь, отец мой, ты видишь, я больше не могу командовать единорогами…