Сын скотьего Бога

Сначала людей взбудоражила эта история. Город бурлил, как прокисшая каша в кишках. Но двигало людьми не возмущение, а гаденькое любопытство. Публичное убийство человека оказалось захватывающим зрелищем. Последние мгновения жизни Спиридона обшептывались и обсасывались сотнями возбужденных ртов. И все попытки Бельда воззвать к совести и к достоинству горожан пропадали втуне. Более того. Однажды он услышал в свой адрес произнесенное сквозь зубы:

— А ты-то сам? Нашей ли веры?

После этого у Бельда совсем опустились руки.

А спустя пару недель смерть Спиридона камнем опустилась на дно человеческого болота. И только к маю, или месяцу травню, по городу поползли новые, совсем страшные слухи.

По всем приметам год предстоял тяжелый. Старики-ясновидцы пугали бесплодным летом, урожаем, сгнившим на корню, падежом скота и в итоге голодом.

Словене еще не забыли, что такое голод. Именно голод много лет назад погнал часть племени на север — в поисках земли, которая сможет всех прокормить. Но словене помнили, что старики были против исхода. Они предлагали другое решение. В глубинной, утробной памяти племени сохранился надежный способ умилостивить богов. Но всерьез об этом давно не говорилось, только рассказывалось в самых страшных сказках…

Особенно плотно сгущались эти слухи вокруг хором, которые выстроил себе жрец Перуна Хавр.

Молодой князь Волховец приходил сюда каждый день.

Однажды утром, в самом начале мая, Хавр и Волховец сидели у каменного очага. После прохладной ночи в нем еще тлели угли.

— Так, значит, эта маленькая чернавка, твоя племянница, все так же дичится? — спросил Хавр.

— Да! — закивал Волховец. — Она вообще странная какая-то. Ни слова не говорит, только глазами зыркает. Я все время боюсь, что она меня укусит. Честно говоря, она мало похожа на человека.

Волховец засмеялся. Но Хавр ответил ему совершенно серьезно:

— Ну, а с чего ей быть похожей на человека? Кто была ее мать? Чудь белоглазая. Зверь лесной.

— Мой отец чудян зверями не считал, — возразил Волховец.

— Твой отец в своем великодушии многого не замечал, — вздохнул Хавр. — Но ты же, князь, умен не по годам. Ты видишь, как чудь отличается от нас и от вас. Послушай их речь — разве это человеческий язык? Посмотри на их землянки — разве это не звериные норы? И разве они не носили звериных шкур, прежде чем словене не приучили их к человеческой одежде?

Волховец покосился на плащ из шкуры черного быка, брошенный на скамье рядом с русом, но ничего не сказал.

— Так тебе, значит, не слишком приятна новая родственница? — вкрадчиво продолжал Хавр.

— Я не хочу, чтобы с Туйей что-нибудь случилось, — быстро сказал Волховец. Не надо больше благодеяний, подумал он про себя. Не надо новых мук совести.

— Против воли Перуна с ней ничего не случится, — назидательно ответил Хавр. — Против воли Перуна ни один волос не упадет с человеческой головы.

— Это точно! Слушай, Хавр, можно с тобой поговорить?

На пороге нарисовался Мар.

Хавр с готовностью кивнул и велел Волховцу:

— Ступай, князь, пройдись. Нечего тебе в такой хороший день сидеть здесь со мной, стариком.

У Волховца от неожиданности затряслись губы. Хавр гонит его как мальчишку — его, князя! Он с ненавистью покосился на Мара — свидетеля его позора, но не сказал ни слова. Слишком крепка была привычка повиноваться Хавру и силен страх перед жрецом Перуна. Лишь в дверях Волховец позволил себе толкнуть Мара плечом.

Молодой рус засмеялся, оглянувшись ему вслед, и понимающе бросил Хавру:

— Обиделся! Вот мальчишка!

— Он немногим младше тебя, — сказал Хавр, прищурившись. Он внимательно рассматривал Мара. Красавчик: высокий, длинноногий, светло-русый. Вот только улыбка — как оскал росомахи, а улыбается Мар часто. И взгляд стал слишком дерзким. Но женщинам такие нравятся. Говорят, и похищенная им Ясынь не слишком печалится по дому.

— Хавр, ты знаешь, о чем шепчутся в городе? — без обиняков начал Мар.

— Понятия не имею — пожал плечами Хавр. — Я не трусь со смердами и сапожниками.

— А напрасно! Люди говорят, что Перун хочет еще крови! Что в старину, когда дела шли плохо, в жертву богам приносили…

Мар замолчал, будто слова, которые он собирался произнести, были слишком ужасны.

— Ну, что же ты, продолжай! — усмехнулся Хавр. Молодой рус сердито воскликнул:

— Чего ты добиваешься, Хавр? Когда ты устроил представление с этим несчастным греком, ты уже перегнул палку. Но теперь, по-моему…

— А по-моему, ты обнаглел, Мар, — улыбнулся Хавр. От этой улыбки у многих кровь стыла в жилах, но молодой рус если и испугался, то виду не подал. Изящным, почти девичьим жестом он откинул назад длинные волосы.

— Что поделаешь, Хавр, я взрослею. Так скажи мне, жрец, Перун наконец утолил свою жажду?

— Напротив. Перун только вошел во вкус. Кровь грека показалась ему слишком слабой, как мед, разбавленный водой. Он хочет чего-нибудь погорячее. Глоток совсем молодой, алой крови…

— Хавр, ты спятил! Ты испытываешь терпение людей!

— Нет. Я испытываю терпение одного человека. Ты его знаешь.