Сын сатрапа

Что касается водки, то вся семья Тарасовых должна хранить признательность этому благородному национальному напитку. Как забыть, что под Харьковом, где нас должен был ждать папа, наша маленькая группа, разместившаяся на двух телегах, нанятых у крестьян, была остановлена немецким патрулем, действовавшим в тылу у большевиков. Это произошло вскоре после подписания постыдного Брестского мира, подаренного Лениным и Троцким германской коалиции. Район, по которому мы передвигались, контролировался красными, белыми и поддерживаемыми Германией украинскими сепаратистами. В связи с начавшейся в этом отдаленном месте эпидемией испанки немецкие части взялись остановить ее распространение, установив карантин. Наше путешествие закончилось в завшивленном лагере, окруженном колючей проволокой и охраняемом часовыми. Там, на соломенных тюфяках, разбросанных прямо на земле, лежала сотня беженцев. Как и следовало ожидать, беженцы, которых испанский грипп не свалил в дороге, не могли не заразиться в этом гнилостном отстойнике. Удивительно, но в нашей группе заболели только женщины. Лежавших рядом друг с другом мать, сестру, м-ль Буало Гортензию, бабушку трясла лихорадка. Состояние мамы особенно волновало лагерного врача, прусского майора в униформе, корректного, холодного и надменного. У него не было лекарств, и он надеялся только с помощью диеты сбить температуру у своих пациентов. К счастью, санитар эльзасского происхождения, принудительно завербованный в германскую армию и говоривший немного по-французски, снабдил нас за деньги единственным известным в том случае лекарством от болезни – водкой кустарного производства. Мама, Ольга, бабушка, гувернантка должны были пить ее полными стаканами по несколько раз как микстуру. После десяти дней такого усиленного лечения они выздоровели.

Однако по прибытии в Крым, в Ялту, когда мы думали, что окончательно бежали из большевистских тисков, на нашу долю выпали другого рода испытания. Красные части, долго сдерживаемые за Перекопом, должны были вот-вот форсировать рубеж и занять полуостров. Там вновь нашей единственной надеждой стал ниспосланный Провидением пароход. Последний, отплывавший в Новороссийск, – углегруз под названием «Ризей». Мы опаздывали, но отец постарался, дал хорошие чаевые и добился того, что нас записали дополнительно в список. «Ризей» был старой посудиной, предназначенной для перевозки угля и стройматериалов, а не пассажиров. Весь человеческий груз, принятый на борт, теснился в трюме. Его люки были закрыты, света не было, в воздухе висела черная, едкая пыль, от запаха угля щипало в горле. Покидая порт, пароход попал в сильный шторм. Путешественники, раскачиваясь среди своих узлов и чемоданов, толкались друг о друга, стонали и испытывали бесконечные приступы рвоты. От одной группы к другой молча передавали тазы. Вся наша семья, включая папу, тоже страдала от морской болезни. Я был в состоянии близком к обмороку, когда увидел, как в темноте блеснул странный свет. Освещая сильным фонарем дорогу, расстроенный бортовой офицер пришел предупредить нас, что моряки, попавшие под влияние революционной агитации, взбунтовались, угрожая повернуть назад, чтобы высадить «бегущих буржуев» в Севастополе и сдать их большевикам.

В толпе пробегает возмущенный ропот при объявлении об этом предательстве. Все протестуют, однако никто не двигается с места, чтобы попытаться предотвратить опасность. Мы – толпа, смирившаяся со своей участью. У меня самого только одно желание – снова стать на твердую землю и любой ценой избавиться от морской болезни. Наконец папа поднимается и, превозмогая усталость, с трудом прокладывает себе дорогу сквозь толпу ослабленных, стонущих людей к тому, кто сообщил дурную новость. Он переговаривается с офицером, забирает у него фонарь и вместе с ним поднимается по лестнице, ведущей на палубу.

Некоторое время спустя папа возвращается и громко объявляет, что по его просьбе мятежный комитет согласен не сдавать заложников большевикам. Однако бунтовщики требуют «компенсацию» в обмен на их «понимание». Пассажиры обсуждают предложение.

После нескольких минут переговоров сходятся на цифре; ругаясь, устраивают складчину; деньги сдают мужчины, и папа, набрав необходимую сумму, возвращается к мятежному комитету. «Ризей», замедливший на время переговоров ход, продолжает движение сквозь шторм к Новороссийску. Папа снова садится рядом с нами. В моих глазах он – герой. Он только что – один против всех – победил армию большевиков.