Сын Сальвини

Влас Михайлович Дорошевич Сын Сальвини [1]

* * *

Сальвини[2] был в бешенстве.

– Болван! Идиот! Осел, который не умеет ступить шага!

Он топал ногами, плевал, ругался, как извозчик.

– Король – сапожник, королева – кухарка, какая-то драная кошка вместо Офелии. Но Горацио! Горацио! А-а-а! Горацио!

– А? А? Что он говорит? Что он говорит? – спрашивал у переводчика антрепренер русской труппы, в которой гастролировал Сальвини.

– Говорит, что не совсем доволен актером, который играет Горацио.

– Голубчик, скажите ему: на пьесу наплевать. Как играют! Ей-богу, никто смотреть не будет! Ей-богу! Им только интересуются!

– Что он говорит?

– Говорит, что другого актера на роль Горацио нет.

– Сапожники!

Сальвини помолчал, злобно сжав губы.

– Скажите этому болвану, Горацио, пусть придет ко мне. Прочту сам с ним роль!

– Господин Сальвини говорит…

Антрепренер понесся за кулисами.

– Громов! Громов! Где Громов?

– Громов! Идите к Сальвини. На дом! Будет сам проходить с вами Горацио.

Громов только почесал в затылке.

* * *

Сальвини шагал по номеру.

– Там приехал экипаж. Вы обещали сегодня обедать…

– Пусть убираются ко всем чертям с обедами!

– Их превосходительство спрашивают актер Громов.

– Горацио. Пусть войдет!

Сальвини, как тигр, уставился на молодого человека, который робко, неловко, краснея, вошел в комнату, поклонился, не знал, куда деть шляпу.

Сальвини смотрел на него с ненавистью, с презрением. Не ответил на поклон.

– Пусть начинает… Да не так! Черт его побери! Растолкуйте этому дураку, что перед ним принц! Прежде всего, принц! Он приветствует принца, и уж когда Гамлет… Пусть смотрит на меня!

Сальвини поднялся и, бросив презрительный, уничтожающий взгляд, стал изображать Горацио.

Из комнаты Сальвини неслись крики и гремели, как гром, по всему коридору.

– Скажите, чтоб свободнее держался. Свободнее! Что он словно вырезан из картона!.. Эту руку сюда… Эту так…

Через два часа Сальвини сказал:

– Пусть убирается к черту! Я лягу отдохнуть перед спектаклем!

Громов вышел от Сальвини весь красный, обтирая платком мокрый лоб, развившиеся мокрые волосы. Он пришел в буфет. Его встретил один из актеров.

– Ну, что?

– Чтоб черт побрал всех итальянцев.

Через минуту его встретил завсегдатай из публики, который уже знал, что «Громова жучит Сальвини».

– Ну, что, батенька? Как?

– Сальвини остался мной очень доволен!

На спектакль Громов вышел подкашивающимися и дрожащими ногами.

Сальвини смотрел на него с ненавистью.

Громова охватило отчаяние.

Он собрал все силы и сделал все, как ему было сказано.

Сальвини отвернулся от публики и незаметно иронически, презрительно кинул ему:

– Браво!

– Меня за эту роль похвалил сам Сальвини, – после спектакля в ресторане говорил Громов рецензенту, – несколько раз на сцене говорил мне: «Браво! Браво!»

– Правда, что вы с ним…

– Да, эту роль я проходил с Сальвини.

И Громов посмотрел на рецензента гордо.

– Этот день останется незабвенным в моей жизни, – добавил он мечтательно.

Прошло года три.

На всех столбах губернского города красовались афиши:

«Гастроли П.И. Громова.

Дан будет

ГАМЛЕТ

трагедия В. Шекспира.

Роль Гамлета исполнит

П.И. ГРОМОВ.

Пьеса поставлена П.И. Громовым.

Mise en scène[3] Томазо Сальвини».

В местной газете было напечатано:

«Ученик Томазо Сальвини!

Тогда еще молодым, начинающим артистом П.И. Громов играл вместе с Томазо Сальвини.

Великий трагик сразу, в толпе актеров, отметил и выделил молодое дарование.

С чуткостью гения! Он позвал юношу к себе. Много беседовал с ним об искусстве.

Заинтересованный талантом молодого человека, даже сам прошел с ним роль Горацио.

Открыл ему свои тайны и чары.

В этот день П.И. Громов был посвящен в трагики.

Величайшим из жрецов искусства.

Крестник Сальвини!

Сальвини был, так сказать, его восприемником!

Игра молодого, талантливого артиста увлекла самого Сальвини.

Много раз он забывался, что он на сцене, что перед ним публика.

Он не мог удержаться от восторженного восклицания:

– Браво! – которое срывалось с его уст.

С уст, которыми говорил Шекспир.

Да будет же триумф гордости и славе русской сцены!

П.И. Громову.

Крестнику Сальвини.

Да будет ему триумф».

* * *

В дверь номера Петра Ивановича Громова тихо и несмело постучали. Петр Иванович Громов отложил книгу, которую читал:

– Войдите!.. Войдите же!

Вошли два гимназиста, красные, как раки, неловко кланяясь, обдергивая на себе серые курточки.

– Завьялов.

– Пахомов-с.

– Громов!

Он величественно подал им руку.

– Садитесь, господа. Чем могу?

Гимназисты делались все пунцовее. Переглядывались.

– Чем же, господа…

Один заговорил, наконец, хриплым голосом:

– Мы к вам по секретному делу… Мы вот с товарищем… Завьялов!.. хотел… идти в артисты…

Завьялов побагровел окончательно и старался спрятать ноги под стул.

– И будучи… будучи поклонниками вашего таланта… мы решились… вот к вам… что для этого нужно?

Громов посмотрел на них пристально, сумрачно.

Брови его сдвинулись.

По лбу, как облако по вершинам гор, поползли морщинки.