Сын отца своего

Дозор, увеличив скорость, повернул в ближний распадок, и Ермаков снова увидел те же самолеты. Они делали круг, приближаясь к буроватому, в белесых полосках осыпей, горному отрогу, вклинившемуся в степь. Потом вдруг кинулись в стороны, закручивая в воздухе немыслимые фигуры и пропадая с глаз, а в небе появилось несколько знакомых треугольников. Значит, опять перед ним разыгрался мгновенный бой крылатых молний. Ермаков еще думал об этом, когда один из своих самолетов внезапно возник над отрогом. Он летел так низко, что казалось, вот-вот врежется в гребень, и все-таки еще сумел мгновенно спикировать на невидимую цель, тонко сверкнув крыльями.

«Вот это да! Как у них просто!..»

Откуда мог знать Ермаков, что летчик совершил почти невозможное, прорвавшись в охраняемую истребителями зону, и отчаянный его нырок для удара по цели потребовал всех сил и предельного мужества пилота? И что сделал он это, спасая тяжело пораненный «ядерным ударом», едва отбивший атаки танковый полк, которому грозила новая беда…

Ермаков продолжал следить за самолетом — тот неожиданно повернул к танкам роты. Уж не чужой ли?.. Машины увеличили дистанции, предупредительно вскинув к небу шишковатые стволы пулеметов. Над люками закачались ребристые шлемы стрелков.

Нет, это свой. Описав круг над степью, он низко прошел над колонной, качая крыльями, — звал за собой.

Чувство близкой и непонятной опасности охватило Ермакова. «Чего тебе, друг?» — шевельнул он сухими губами, словно пилот мог услышать его. А тот вернулся и снова позвал…

— Двенадцатый! Держи на оконечность отрога. Да в оба смотри там!..

Едва колонна изменила курс, самолет почти вертикально ушел в сухие облака.

«Значит, я понял тебя, друг…»

Огибая отрог, машины снизили скорость. Ермаков видел следы многих гусениц и колес, но из танка на твердом, каменистом суглинке они казались давними. Увалы пошли мельче, распадки — глубже. Ермаков часто терял из виду Линева и уже подумывал, что не худо бы заслониться боковой дозорной машиной, когда Линев торопливо сообщил:

— Передо мной — четыреста метров — реактивный дивизион. Развертывается на огневых позициях. Вижу белые полосы на кабинах!

— Охранение? — коротко спросил Ермаков, чувствуя, как снова неведомая сила поднимает его над ротой и всё вокруг обретает предельную четкость. Он спрашивал о противотанковых средствах, прикрывающих дивизион, и не поверил, когда Линев ответил:

— Охранения нет. «Сказал бы уж, не вижу»,

— В линию! — скомандовал Ермаков и приказал Зарницыну остаться на месте — наблюдать и уничтожать противотанковые средства, если появятся.

Рота стремительно развернулась за увалом, и Ермаков с благодарностью подумал о капитане Ордынцеве, который в чем другом, а в тактике строевых занятиях знал толк и требователен бывал до жестокости. Легко воевать, если тебе достанется такая рота. Попробуй обучить ее и так сколотить, чтобы ты еще рта не закрыл, а она уже выполняла твой приказ. «Вот она, моя красавица, моя им час», — думал он счастливо, уже захваченный нарастающим валом атаки.

Вытянутая почти в идеальную линию на предельном фронте рота с ревом шла вверх по склону увала и, вся одновременно возникнув на его гребне — в пыли, в дыму, в огне, в грохоте пушек и в треске пулеметов, — сокрушительной тяжестью обрушилась на реактивные батареи.

Дивизион, застигнутый в момент развертывания, лишенный надежного прикрытия, беспомощен против танков, атакующих в упор. Через пять минут танки пропали в холмах так же внезапно, как и появились, оставив за своими горбатыми спинами ошарашенных артиллеристом и боевые установки, разбросанные по полю в том порядке, как застала их атака. Если бы не рубчатые параллели следов да не белая тряпка над кабиной штабной машины, можно было подумать, что танки померещились.

Но командир дивизиона видел в ту минуту не отпечатки траков на каменистом суглинке, а то, что осталось бы от его установок, случись подобное на войне. И, потрясая стиснутой в кулаке телефонной трубкой, он кричал кому-то так, что слышали его у дальних машин:

— Я предупреждал вас! Я требовал хоть один танковый взвод, хоть одну батарею на прикрытие!.. Что авиация, если она самолеты не успевает отгонять и сама не знает, где на земле чужие, а где свои?.. Нет, это не они — это вы убили нас!.. Что вы меня допрашиваете? Вы их спросите, куда они ушли и кого еще убьют! Меня нечего спрашивать — я убит. Убит, понимаете или нет?..

А в штабе руководства учениями лишь один человек без удивления выслушал весть о случившемся. Этим человеком был командующий. Зачеркивая на карте пунктирный овал, он неопределенно сказал помощнику:

— Вот вам и осколок…

9

— Десятый, Десятый, ты слышишь меня, Десятый? Я — «Гроза», Десятый! Отвечай, Десятый…

Голос мощной радиостанции командира полка на мгновение пробился сквозь хаос радиопомех, и пробился он в тот момент, когда танкисты страстно желали получить весточку от своих.