Сын Нептуна

У него оборвалось сердце:

– Смотрю, это место пользуется популярностью.

– Извини, Перси, – сказала Хейзел. – Понимаешь… Римляне всегда боялись моря. Они плавали на кораблях только в случае крайней необходимости. Даже в наше время появление ребенка Нептуна считается дурным предзнаменованием. Когда такой рекрут в последний раз вступил в легион… ну, это было в тысяча девятьсот шестом году, и Лагерь Юпитера находился по другую сторону залива Сан-Франциско, – тогда же случилось и то разрушительное землетрясение…

– Хочешь сказать, в этом виноват ребенок Нептуна?

– Так говорят. – Хейзел виновато посмотрела на него. – В общем… Римляне боятся Нептуна и не питают к нему особой любви.

Перси уставился на паутину на трезубце.

«Здорово», – подумал он. Даже если он останется в лагере, на расположение со стороны новых товарищей можно не рассчитывать. Максимум он может их напугать. Но если хорошо себя проявит – кто знает… его могут наградить заплесневелыми яблоками.

И все же… стоя перед алтарем Нептуна, Перси почувствовал что-то вроде ряби в венах. Он выудил из рюкзака последнее, что у него осталось съестного после путешествия – засохший бублик. Мелочь, но он положил его на алтарь.

– Привет… пап, – было странно разговаривать с чашей фруктов. – Если ты меня слышишь, помоги мне, ладно? Верни мои воспоминания. Скажи… скажи, что мне делать. – Голос у него дрогнул. Как бы он ни старался сдержать эмоции, они его захлестнули: он был вымотан, напуган и так долго чувствовал себя потерянным, что отдал бы что угодно за хоть какое-то наставление. Ему хотелось быть уверенным хоть в чем-то и не хвататься всякий раз за утерянные воспоминания.

Хейзел положила руку ему на плечо:

– Все будет хорошо. Ты здесь. Ты один из нас.

Ему стало неловко: докатился – его утешает восьмиклассница, с которой они знакомы всего ничего! Но он был рад ее компании.

В небе прогремел гром. Красная молния осветила холм.

– Октавиан почти закончил, – сказала Хейзел. – Пошли.

В сравнении с сарайчиком Нептуна храм Юпитера определенно был лучшим и величайшим.

Мраморный пол покрывали красочные мозаики и надписи на латыни. На высоте шестидесяти футов от земли блестел золотой купол. Отсутствие стен предполагало, что храм открыт всем ветрам.

В центре стоял мраморный подиум, на котором молодой парень в тоге проводил какой-то ритуал перед огромной золотой статуей самой главной шишки: бога неба Юпитера в шелковой фиолетовой тоге размера XXXL, держащего в руке жезл-молнию.

– Он не так выглядит, – пробормотал Перси.

– Что? – не поняла Хейзел.

– Жезл.

– О чем ты говоришь?

– Я… – Перси нахмурился. На секунду ему показалось, что к нему вернулось воспоминание, но сейчас сказать наверняка он уже не мог. – Нет, кажется, ничего.

Парень перед алтарем поднял руки – еще больше молний рассекли небо, и весь храм задрожал. Он опустил руки – и грохот стих, тучи посерели, затем побелели и рассеялись.

Выглядело все это весьма впечатляюще, учитывая, что сам парень не представлял собой ничего особенного. Высокий и худощавый, с соломенного цвета волосами, в слишком больших джинсах, мешковатой футболке и спадающей на пол тоге, он напоминал обернутое простыней пугало.

– Что он делает? – шепотом спросил Перси.

Парень повернулся к ним. Его улыбка была кривоватой, а взгляд слегка безумен, как если бы он несколько часов подряд неотрывно играл в видеоигру. В одной руке он держал нож, в другой – что-то вроде тушки животного. Что лишь подчеркивало общую атмосферу безумия.

– Перси, – сказала Хейзел, – это Октавиан.

– Граекус! – воскликнул Октавиан. – Как интересно.

– Эм… привет, – сказал Перси. – Ты убиваешь мелких животных?

Октавиан посмотрел на меховую штуку у себя в руке и засмеялся:

– Нет-нет. Когда-то давно – да. Мы читали волю богов по внутренностям животных – куриц, коз и всего такого. Сейчас мы используем это. – И он бросил Перси загадочный объект, оказавшийся выпотрошенным плюшевым медведем. В тот же миг Перси заметил у ног статуи Юпитера целую гору искалеченных мягких игрушек.

– Серьезно? – спросил он.

Октавиан спустился с возвышения. Ему, наверное, было лет восемнадцать, но из-за худобы и болезненной бледности парень казался намного моложе. Поначалу он выглядел безобидным, но по мере его приближения уверенность в этом таяла. Глаза авгура блестели жестоким любопытством – казалось, он запросто мог бы выпотрошить Перси как того же плюшевого мишку, если бы это принесло ему желанное знание.

Октавиан сощурился:

– Выглядишь встревоженным.

– Ты кое-кого мне напоминаешь, – сказал Перси. – Но не помню кого.

– Возможно, человека, в честь которого меня назвали – Августа Цезаря[11]. Все говорят, что я очень на него похож.

Перси знал, что дело не в этом, но никак не мог ухватить за хвост ускользающее воспоминание.

– Почему ты назвал меня греком?

– Так явило мне предсказание, – Октавиан махнул ножом на кучу игрушечной набивки на алтаре. – Оно гласит «Грек пришел». Или как вариант – «Гусь съел шелк». Но я склоняюсь к первому. Хочешь вступить в легион?