Сын Неба

— Я не делаю из этого тайны, — удивился Он и долго, терпеливо стал рассказывать им про бинарную природу Вселенной, про синхронизацию Перехода из состояния вещества в состояние волновое, про методы тренинга психики, про доминанту волновых структур.

Накачанные ребята начали зевать, двое раздраженно сжимали кулаки:

— Фильтруй базар, заусенец, — выцедил один «качок», его мощные мышцы нервно напрягались под тонкой футболкой, бицепсы с трицепсами рвались к действию.

— Ты нам скажи, — подхватил другой, — как омолодиться и как пройти сквозь стену. А бабули мы не пожалеем. Конкретно. Тачку купишь. Из своей халупы вылезешь.

— Так я вам и рассказываю…

— Ты нам горбатого лепишь, в натуре! Ты нам скажи конкретно! Как?!!

— Давайте я объясню вам какую-нибудь более доступную вещь, попроще — квантовую механику, нелинейную оптику. Вхождение — это довольно сложно.

Они уже готовы были разогреть утюг, зажимать Его пальцы между дверью и косяком, но их остановил вожак. Он отправил братков, а сам слушал Его долго и терпеливо. Он ходил к Нему год, второй год. На третий год появились первые результаты. Он все ближе и ближе подходил к Вхождению. А профессию рэкетира он оставил, хотя это и не легко сделать — из этой профессии уйти. Как из коммунистической партии: без последствий не оставят. И тем не менее…

Руководство его группой перешло к другому коллеге — надежному «качку», ярому приверженцу своей нелегкой профессии и совершенно невосприимчивому к усвоению сложных, требующих терпения, выдержки, веры до фанатизма, немалого уровня интеллекта и чего-то еще большего, трудно объяснимого и трудно фиксируемого: к усвоению приемов реализации запредельных возможностей человека.

Из этой группы людей методикой и приемами заинтересовался один. Из куда более многочисленных групп — тоже единицы.

Возможность Войти есть у каждого, но Войдут далеко не все.

32. Петечка даже не вышел из своей комнаты поздороваться, когда приезжали эти двое. Но когда они прощались с его матерью, что-то подтолкнуло его выйти.

— А-а, Петечка! — сразу узнал его дядя Сережа, хотя как тут ошибиться, кто еще мог бы выйти из комнаты Петечки?

— Я провожу вас?

— Пошли.

Мы присели на аллее на скамейку. Петечка рассказывал о том, как они жили эти годы, пока меня не было. И.Х., как и я, терпеливо слушал. Он никогда не торопился. Меня все эти годы Милочка и Кесарев в разговорах упоминали редко, но с ненавистью.

— А почему? Не говорили?

— Нет. Да и я как-то не задумывался. Но я тоже ненавидел. Я даже насылал на тебя беды, несчастья, болезни. Я занимаюсь магией, — Петечка даже привстал. — Черной магией. Я — самый могущественный маг!

Я не отвечал. Я думал. И много ты, Петечка, мне бед наслал, а? Со своими бы разобрался.

— Но я сниму с тебя заклятье! — Петечка торжественно поднял руку. Эту же руку он потом запустил во внутренний карман пиджака и достал мою фотографию. Фотография была сделана лет тридцать назад, моя внешность на ней была почти такая же, как сейчас, но другой моей внешности — внешности 50-летнего мужчины — Петечка никогда не видел. Он протянул мне фотографию, я убрал ее в карман. На ощупь я почувствовал, что фотография в нескольких местах проколота. Так неуклюже, так беспомощно, так тупенько наложенное заклятье имеет обратное свойство: оно накладывается в итоге на того, кто сам пытался его наложить. Петечка догадывался, чувствовал, понимал, видел, что плохо ему. Это очень распространено у маленького человека — мнить себя великим магом. Не надо получать образование, расти по ступеням карьеры. Наслал заклятье, да хоть кому, — и ты уже значительный, могущественный, великий.

И.Х., оказавшийся невольным свидетелем нашего разговора, почему-то сдерживал улыбку. Я восхищался Его невозмутимостью, хотя поведение И.Х. очень часто бывало для меня необъяснимо. Петечке Он еще мог помочь. Несоизмеримо более существенным, чем денежной подачкой.

33. Положение было и впрямь безвыходное.

Меня почему-то это радовало.

Мне доставляло удовольствие выть, выходя на балкон. Из-за облаков выглядывала луна, послушно откликаясь на мой звериный зов. В соседнем доме включался свет, сразу в нескольких окнах, кто-то выглядывал из форточек, орал, что я — козел. Но я был не козлом. Я был волком. Одиноким, затравленным, серым.

— У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!

Потом приезжали менты, мать, заспанная и злая, открывала им дверь, показывала им мое удостоверение инвалида третьей группы, показывала справку о состоянии на учете в психо-неврологическом диспансере.

— Ну вы потише, все-таки… — правильно реагировали менты и уезжали.

— Ложись спать, Петечка, — успокаивала меня мать, я ложился, успокаивался, но слышал, как она не спит в соседней комнате, всхлипывает. От ее всхлипов просыпался ее последний муж — Кесарев.

— Опять ревешь! — рявкал он.

Она что-то бормотала в ответ сквозь всхлипы, потом начинала его бить, вспоминая, как лет пятнадцать назад он завел на стороне бабу. Он не мог дать сдачи, потому что после инсульта у него не двигалась правая рука, а одной левой с женой не справиться. Потому она и била. Раньше, когда был здоров, не била.