— «Теперь о других, менее важных вещах. Я имела крайне неприятный разговор с майором Култером, бывшим директором Клэр, который, помимо всего прочего, отчитал меня так, будто это я опорочила доброе имя вверенного ему пансиона, пострадавшее из-за эскапад Клэр. А еще он представил мне целую пачку счетов, присланных в школу уже после отъезда Клэр. Моя дорогая племянница влезла в долги ради таких абсолютно ненужных вещей, как яркие платья, жемчужное ожерелье и белые перчатки. Мягко сказать, у нее нет даже общих представлений о приличиях, а также о цене денег, тем более чужих. Я очень надеюсь на то, что вы с каноником проследите за ее поведением и обеспечите невозможность ее контактов с прежними неподходящими знакомыми, а также постараетесь сделать так, чтобы она и здесь не попала в беду».
Тут каноник не выдержал:
— Вот-вот. Разве мы этого не делаем и не стараемся, помимо всего прочего, чтобы она находилась в добром здравии?
Десмонд, не ответив, прочел конец письма:
— «А теперь, дорогие друзья, я хочу пожелать вам всего наилучшего и сказать до свидания. И немедленно сообщите мне о прибытии груза. Искренне ваша Джеральдина Донован».
Десмонд немного поколебался, затем сложил письмо и убрал в конверт, решив, что постскриптум, который он бегло просмотрел, не стоит читать вслух.
Оставив каноника подводить итоги, Десмонд поднялся и пошел в церковь, чтобы преклонить колена перед дарохранительницей, где он всегда искал утешения и успокоения в любой трудной ситуации. Он молился о том, чтобы бессонница мадам сменилась живительным сном, а еще о том, чтобы их взаимная любовь оставалась в границах, предначертанных Святой церковью. В себе он не сомневался, но опасался за своего дорогого друга, за свою покровительницу, поскольку его весьма встревожил постскриптум к ее письму. Он мысленно дал себе и, конечно, Богу обещание, что в его ответе нежность будет сочетаться с должной осмотрительностью.
Тем временем в церкви потихоньку начали собираться дети из группы, которую он готовил к конфирмации, среди них малыши, что он причащал. Визит епископа был намечен только на конец сентября, то есть должен был состояться примерно через неделю или десять дней после возвращения мадам, но Десмонд, жаждавший блеснуть своими учениками перед его преосвященством, решил начать подготовку пораньше. Проверив запас конфет в стеклянной банке в буфете в боковом приделе, Десмонд начал урок, который продолжался до полудня.
Солнце уже светило вовсю, и во время ланча каноник заметил:
— Ты бы, приятель, сходил в Маунт-Вернон сегодня днем. Конец недели у нас будет напряженным. У меня церковный совет в четыре часа. По правде говоря, мне гораздо приятнее часок соснуть после ланча, чем тащиться в гору на обратном пути. Так что ты уж теперь ходи туда без меня, чтобы проверить, как идут дела, а заодно и немного поиграть.
И Десмонд послушно отправился в Маунт-Вернон, где появился в третьем часу дня.
Клэр он нашел на корте. На сей раз она была в короткой белой юбочке и обтягивающей майке.
— Я рада, что вы пришли, отец Десмонд! — приветствовала она его. — Мне было так одиноко вчера. Патрик уже отнес в павильон ваше обмундирование, а еще любезно снабдил нас новыми мячиками. Так что идите скорее переодеваться.
Десмонд вошел в павильон. Как и было обещано, вещи — выстиранные и наглаженные — уже лежали там и словно ждали его: белые фланелевые спортивные брюки и майка, белый пуловер и теннисные туфли. Десмонд переоделся буквально за пять минут и вышел совершенно преображенный.
— А вы классно выглядите! — Темные глаза Клэр округлились от удивления. — Точно на Уимблдоне.
— Чего нельзя сказать о моей игре.
— Ну это мы еще посмотрим. А теперь давайте приступим. Самое главное — научить вас верхней подаче. Никаких подач снизу, что любит делать во время игры моя тетушка.
Урок начался. Десмонд оказался способным учеником. Он чувствовал себя легко и свободно в одежде, не стесняющей движений, и Клэр вскоре решила, что можно сыграть сет. Ее подачи были резкими, беспощадными, но Десмонд быстро приспособился и научился отбивать мяч. Его подачи стали более уверенными, и он даже начал получать удовольствие от неведомого ему доселе чувства, возникающего, когда новенький мяч попадает в центр первоклассной ракетки.