Сын менестреля. Грейси Линдсей

И мы принялись за дело. И действительно, в скором времени Десмонд практически опустошил тарелку, хотя, конечно, и не без моей помощи.

– Я еще хуже, чем старина Бошан с его французскими пирожными, – извиняющимся тоном заметил Десмонд, прежде чем взять девятое по счету, и последнее, печенье.

В ответ я в третий раз наполнил его чашку чаем.

Восстановив силы и слегка ожив, Десмонд стал рассматривать обстановку, и его взгляд остановился на занавешенном алькове за моей спиной.

– Алек, ты что, здесь занимаешься?

Я ногой отдернул занавеску, открыв взору аккуратно застеленную узкую железную кровать под серым покрывалом.

– Мамина спальня, – сказал я. – Хочешь посмотреть мою?

В ответ Десмонд только молча кивнул. Я провел его через крошечную прихожую и распахнул дверь в комнату.

– Вот мои владения, – улыбнулся я. – Здесь я сплю, работаю и занимаюсь гимнастикой.

Оторопевший Десмонд последовал за мной. Комната была практически пустой. Из всей обстановки только узкая кровать на колесиках у стены и ветхое бюро с задвигающейся шторкой, уцелевшее лишь потому, что при распродаже нашего имущества его сочли непригодным для продажи на аукционе.

Так как Десмонд упорно продолжал молчать, я взял с каминной полки каучуковый мячик и бросил его так, чтобы он ударился о стену, а когда тот отскочил под острым углом, поймал.

– Моя, так сказать, настенная игра. Если удается поймать мяч пятьдесят раз подряд, значит я выиграл.

Но Десмонд, который в ответ не проронил ни слова, вдруг подошел ко мне, все с тем же странным, взволнованным выражением лица, и, взяв меня за руку, к моему крайнему смущению, опустился передо мной на одно колено.

– Алек! – подняв на меня глаза, воскликнул он. – Ты такой благородный. Воистину благородный, так же как и твоя дорогая матушка. Жить, как вы живете, так скромно и так аскетично, но при этом сохранять жизнерадостность и высоту духа, могут только святые. Дорогой Алек, когда я смотрю на тебя, мне становится стыдно за себя, – сказал он и дрогнувшим голосом добавил: – Осени меня крестным знаменем и дай мне свое благословение.

Чувствуя жуткую неловкость, я уже готов был сказать: «Ради Бога, не будь идиотом!» – но по какой-то неясной причине все же сдержался и, пробормотав: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа», перекрестил его лоб.

Десмонд тут же расслабился, вскочил на ноги и стал яростно трясти мою руку.

– Теперь я чувствую, что у меня хватит смелости следовать твоему примеру. Я не должен потакать своим слабостям. И я начну прямо сейчас. Отсюда до моего дома пара миль, – после секундного размышления произнес Десмонд. – Причем все время в гору, если идти через парк.

– Даже чуть-чуть больше, – заметил я.

– Прекрасно. Начну прямо сейчас. Если пойду быстрым шагом, то обещаю тебе, что уже через двадцать минут буду дома.

– Тебе придется здорово попотеть! – предупредил я Десмонда.

– Ну тогда я пошел, – сняв с крючка фуражку, заявил Десмонд и направился к двери. – Спасибо тебе за чудесный чай… и за то, что ты есть.

Я стоял, прислушиваясь к его шагам, гулко отдававшимся от каменных ступеней, а затем подошел к окну. Верный своему слову, Десмонд быстро шагал вперед, наклонив голову и размахивая в такт ходьбе руками. Но постепенно шаг его замедлился, словно мой друг неожиданно выдохся. Хотя что ж тут удивительного, если учесть, сколько печенья умял Десмонд! Вот он остановился и, достав белоснежный носовой платок, вытер лоб, а потом пошел дальше, но уже медленнее, гораздо медленнее. Теперь он был на главной улице. Там он остановился, чтобы пропустить поток транспорта, и, увидев пустой кеб, призывно махнул правой рукой. Кеб остановился, дверь открылась, и Десмонд нырнул внутрь.

– Домой, Джеймс, – пробормотал я себе под нос. – И не жалей лошадей!

Но все же он попытался!

Солнце медленно заходило за холмы Дамбартона вдалеке, озаряя розовым светом верхушки крыш и заливая мою пустую комнату волшебным сиянием. Устремив взгляд на закатное небо, я невольно задумался, какое будущее ждет Десмонда… и меня тоже.

Глава 4

Десмонд, который не слишком утруждал себя учебой, от природы обладал ясным умом, а благодаря покойному отцу и таким преимуществом, как знание трех языков. Он свободно говорил по-французски и по-испански и даже мог вести беседу, хотя и с некоторой запинкой, на латыни. Десмонд объяснил мне почти извиняющимся тоном, что каждый вечер отец брал его на прогулку в Феникс-парк в Дублине, предварительно строго регламентировав язык, на котором они будут общаться. Перейти на английский было серьезным проступком, не наказуемым, но явно не одобряемым его высокообразованным родителем, известным ученым, которого приглашали подбирать и каталогизировать библиотеки в лучшие дома Европы.