Сын ярла

Пригибаясь, к очагу подошел Навозник — смуглый, черноволосый, тощий, — да, по меркам викингов, сущий уродец, ведь красивый человек должен быть белокур, светлоглаз и крепок.

— Слушайте все! — Встав со скамьи, сын ярла положил на плечо раба правую руку. — Отныне и навсегда я объявляю бывшего раба Трэля Навозника равным и свободным человеком. И никто не смеет быть больше хозяином над ним!

— Да будет так! — хором откликнулись друзья — Харальд, Ингви, Снорри… несколько парней с хуторов и прочие, и прочие, и прочие…

Навозник даже забыл поклониться. В пол-уха выслушал Сигурда, разрешившего ему вести свое хозяйство рядом с усадьбой и пользоваться общим выгоном и местами для рыбной ловли. Не дослушал и выбежал из дому прочь. Во двор, за усадьбу. В новую жизнь, на свободу, на волю…

В воротах усадьбы повстречал его Велунд верхом на белом коне. Проводил глазами и, переведя взгляд на дом, улыбнулся. Внутри дома уже раздавались первые пиршественные крики…

Глава 13 БИТВА ЗА СНОЛЬДИ-ХОЛЬМ Июнь 856 г. Бильрест-фьорд

Так убегали
В страхе безмерном
Перед Хельги враги
И родичи их,
Как козы бегут
По горным склонам,
Страхом гонимы,
Спасаясь от волка.

«Старшая Эдда». Вторая песнь о Хельги, убийце Хундинга

Этой весной совсем обнаглели волки. Снова не стало покоя у жителей дальних хуторов, да и в ближних усадьбах нет-нет да прошмыгивали под утро быстрые серые тени. И ладно бы дело было ранней весною, когда сводит от голода животы не только у волков, но и у людей, когда нет сил, чтобы выследить и поймать жертву, когда одиночке — верная гибель, и только стая, спаянная в единое целое крепким и злобным вожаком, имеет шансы выжить. Стая была — с десяток волков-трехлеток, из которых несколько узкомордых самок, был и вожак — огромный черно-серой масти зверь со светлой полосой на хребте, от хвоста до холки. Не было в округе волка хитрее, злее, проворнее, хоть и казался он на вид несколько тяжеловесным, — если б приспичило вожаку встать на задние лапы, вряд ли кто из людей был бы выше. Огромный волк жестоко правил стаей: стоило кому-нибудь из трехлеток чуть приподнять хвост — и тут же вожак кидался в бой, сбивая непокорного с ног черным стремительным ураганом, вгрызался в шею или в белое беззащитное брюхо. Вожак не знал пощады. Но и стая с ним не знала голода даже лютой северной зимою. Ничуть не опасаясь охотничьих ловушек, нагло, стремительно, ловко волки врывались на хутора и усадьбы, хватали прямо из загонов овец, а бывало, разрывали и собак на куски, которые тут же исчезали в волчьих утробах. И не только собаками ограничивалось дело. И не только голодной зимою. В самом конце мая один из младших детей хозяйки Курид с Ерунд-озера отправился за хворостом в ближайший лес. И лес-то был рядом, однако что-то долго не возвращался парень. Кинулись искать — и обнаружили на поляне лишь дымящиеся кровью ошметки — все, что осталось от мальчика. И еще был такой же случай в Снольди-Хольме — с малолетним племянником Торкеля бонда. Племянника, правда, сожрать не успели — но руку порвали крепко. Хорошо, помощь вовремя подоспела — только и видели серых. А мальчишка, зажимая окровавленную, почти что уже отгрызенную кисть, старательно сдерживал стоны. Лишь в глазах его стоял страх. Уже позже, дома, он рассказал о том, что один из волков — черный огромный зверюга, — кажется, понимает человечий язык и умеет читать мысли. Почему ему так показалось, мальчик не пояснил. Показалось почему-то — и все.

— Уж больно глаза у него страшные. Черные, пронзительные, совсем не волчьи…

Ну конечно же не волчьи! Это были глаза Черного друида Форгайла, вот уже около года наводившего ужас на всю округу в образе страшного оборотня-волкодлака. Не отходя далеко, кружил Форгайл-Волк в окрестностях Бильрест-фьорда, все выжидал удобного случая вторгнуться в тело сына Сигурда ярла. Да вот беда, случай все не представлялся. То ли колдовство оказалось слишком слабым, то ли сопротивлялись местные колдуны, то ли плохо работал младший жрец Конхобар, которого что-то в последнее время совсем стало не видно в усадьбе Сигурда, — сколько ни вглядывался Форгайл, неслышно подкрадываясь к усадьбе почти каждый вечер, а так и не увидал своего помощника, — видно, отправился тот куда-то по хозяйственной надобности либо сгинул где. Это плохо, коли сгинул. Где ж найдешь теперь помощника? Эти-то, серые, для контактов с людьми совсем не годятся. Вот и думал про себя Форгайл, решал задачу, выжидая. Умел ждать, этого не отнимешь, однако чем больше ждал, тем сильнее дичал, в волчьей-то шкуре! Уже стало нравиться ему разрывать клыками сырое трепещущее мясо, лакать свежую кровь да крыть волчиц — в такие минуты совсем забывал Форгайл о том, что был когда-то человеком, одно в нем естество оставалось — волчье.