Несмотря на ограничение, в Салониках отец все-таки умудрялся руководить дипломатическими потугами верной старшины, разбросанной в Париже и Вене, Кракове и Варшаве, Гамбурге и Стокгольме. Какая-то теплая волна накатила на Григория, когда на отцовском столе увидел и свои письма, писанные латынью, с алфавитным кодом, т.е. шифрованные. Изобретенный Орликами способ шифрования в течение десятилетий не могли рассекретить, поэтому Филипп Орлик, как и его сын, были спокойны: если их письма даже и попадут в Тайный приказ, суть их все равно невозможноно будет постичь.
- Отец, а можно это письмо глянуть? - спросил Григорий, прочитав сверху, что адресован он запорожскому козачеству.
- Какие там от тебя тайны... - улыбнулся отец и заменил догоревшую свечу - пламя предыдущей он не задувал, а гасил, по древнему поверью, просто пальцами, смешно встряхивая их от легкого ожога.
Григорий молча пробегал глазами строки довольно длинного письма. Гетман и убеждал, и просил, и советовал своим собратьям не впасть в обманное заблуждение. Григорий читал молча, но слышался ему при этом родительский голос, в котором страсть естественно соединялась с холодным и дальновидным расчетом, который основывался на знании мнений и настроений в европейских монаршьих дворах.
Григорий, слегка прищурившись, поднял глаза – не хватало света.
- Я не знаю ответа вам, но мне писали из Сечи, что, кроме десятков тысяч наших людей, погибнувших на строительстве Петербурга и Ладожского канала, еще тридцать тысяч погнали на персидский фронт, и мало кто из них остался жив. А еще 60 000 казаков и крестьян с Украины сгноили на строительстве укреплений над Азовским морем, имущество их пустили под военные реквизиции.
- Это правда, Григорий, не знала наша земля большего бедствия от сотворения. Дело в другом – опомнимся ли, сплотимся ли, приобретем ли сознательную старшину козацкой нации? Но лучше дальше читай...
Теперь чтение Григория прервал уже отец:
- Засиделись мы. Может, ты голоден?
- Какая в эту пору еда, глухая ночь...