Сын башмачника. Андерсен

Андерсен бродил по городу, точно мечтал затеряться в его улочках и садах, маленькому, ему казалось, что город огромен, ведь каждое дерево было живым существом, требовало запоминания, внимания и словесного выражения; всякий дом был не просто домом, а сокровищем игрушек, любое птичье гнездо ценил и уважал он ничуть не меньше, чем самый красивый дом, а куклу из бедной лачуги понимал так же, как самую дорогую куклу, тщеславно смотревшую из раскрытого окна на улицу, где куклы-люди любили играть в кукольных кукол. В начале девятнадцатого века только одному Копенгагену уступал Оденсе пальму первенства, это был второй город страны по количеству населения, поэтому и по мещанству он старался не отставать от столицы.

Дома, дома, домики...

Вот дом советника Оле Баггера. Он знаменит тем, что простил долги короля. Но не прощал долгов бедняков. Король был милостив к Оле Баггеру, но король — ещё не судьба. Он был наказан пророчеством бедной женщины, которой отказался помочь. Его корабли сгорели, как она и предрекла. «Жаль, что не утонул и дом», — сказала старуха портниха, хранительница этой справедливой истории, передавая её Андерсену, внимательно слушавшему. Бывают дома, похожие на людей, но чаще люди похожи на дома, в которых живут... Сходство между собакой и владельцем её часто удивляет и заставляет о многом задуматься, оно мистически бросается в глаза; сходство между домом и человеком не столь заметно: Оле Баггер был похож на свой могучий дом.

Андерсен был похож на свой домик, поэтому он так стремился вырасти высоким, его душа требовала небесной высоты...

Бродя по Оденсе, он ко всему присматривался. Любопытство? Любознательность? Часто встречал он мужчину — воплощённую худобу: угрюмого, жёлтого, как осенний лист, сморщенного, как яблоко зимой, которое забыли снять с ветки. Этот худышка смущал и пугал душу мальчика Ганса. Но и притягивал к себе непохожестью на привычных жителей.

   — Кто это? — однажды спросил он у старушки, любившей рассказывать о привидениях, замках, русалках.

   — Он такой страшный из-за того, что на голове его заваривали кашу. И каша эта кипела всё время, пока он был в дальних краях.

Ах, как дурно пахло изо рта старухи, точно внутри её жили чертенята. А одинокий жёлтый зуб смотрел на мальчика так, будто говорил: я тебя укушу. Но как чудесно-страшно было её слушать, совсем иной мир подступал к сердцу, как волна к берегу. И звал за собой разноцветными парусами.

   — А зачем ему кашу заварили? Кто заварил? — спрашивал Андерсен, надеясь опять нырнуть в сладкий страх.

   — А невеста его соскучилась уже по нему, годы-то бегут быстро вдали от любимого человека. Знахарка наварила каши, положила туда ведьмино колдовство, которому её черти научили, и поставила кипеть на огонь, принесённый чертями из преисподней. И с тех пор парень заспещил домой. Он шёл совсем без отдыха, и днём и ночью, ведь дома кипела неимоверная каша и звала его к себе.

   — И быстро он дошёл?

   — Быстро или не быстро — не знаю, а только пришёл. Но так спешил, что даже и есть ему некогда было. И сделался парень от голода стариком сразу: только кости в мешке из кожи... И на всю оставшуюся жизнь все силы потерял, пока торопился. Сам видишь, и жалко его, да что поделаешь, судьба такая. — Старуха тяжело вздохнула, будто она сама и была той колдуньей, что заварила кашу возвращения.

Андерсен посмотрел на её руки. Они были большие, неприятные. Чёрные ногти были длинными, пугающими, будто из ада.

Высохший человек шёл медленно, точно искал внимательно свою смерть и боялся пройти мимо неё. Жажда смерти стала смыслом его оставшейся жизни.

   — Вот, мальчик, — промолвила старуха Иоганна, — бойся далёких мест, бойся, потому что заварит по тебе невеста кашу, и станешь вот таким, как он.

   — У меня нету невесты, — гордо сказал Андерсен. — И никогда не будет.

   — Невеста-то будет, а вот береги себя пуще всего, а то колдуний да ведьм много повсюду, отымут твои силы, и будешь как эта щепка. — И ока кивнула на худяка.

Мужчина, ждущий смерти, угрюмо исчез из глаз.

Несколько дней ребёнок находился под влиянием этой истории, она запала в глубинку души, восставала оттуда, время от времени подкрадывалась со своим страхом и наконец уживалась в душе рядом с другими подобными историями. Их уже накопилось немало: они были то клубком змей, то цветником. Но их невозможно было забыть.

   — Я никогда из Оденсе не уйду, — сказал мальчик, когда вновь встретил старуху Иоганну. Теперь он уже раздумал узнать мир.

   — И правильно, мой мальчик. Где родился, там и нужно жить, где Бог посеял тебя на земле, нужно там и своего смертного часа дожидаться. Ты молодец, правильно понял эту историю. Опять цветок несёшь? — спросила она, забыв о своих рассказах, которые так привлекали к ней Андерсена.

   — Я люблю цветы.

   — И люби. Цветы — они Божья красота. Я тоже цветы люблю. — Она взяла цветок из рук Андерсена и понюхала его.

Когда она вернула цветок, мальчику показалось, что он пахнет кашей.

КНУД СВЯТОЙ