И Андерсен открывал глаза, чтобы доказать, что они у него есть. Он жил в стране мечты, и если реальность гораздо хуже, зачем на неё смотреть? — подсознательно понимал он. Духовный инстинкт вёл его по жизни уже тогда, и только он да любовь родителей помогла ему выжить на этой гладиаторской арене, именуемой жизнью. Стоило ему закрыть глаза, как домики Оденсе преображались в чудесные замки, где обитали храбрые рыцари, добрые феи и злые колдуньи, богатства — изумруды, бриллианты, золотые монеты широкими реками перетекали из одного замка в другой, и преображённый Андерсен выходил победителем в беспощадных поединках. Сколь сильно нужно отрешиться от действительности, чтоб жить с закрытыми глазами во имя волшебных видений, способных сделать жизнь в неинтересном Оденсе — прекрасной...
Он закрывал глаза и видел на своей голове вожделенную корону, и она позволяла входить ему в душу любого предмета — будь то камень у дороги, река, дерево, колодезь, птица, водяная мельница, яблоко, штопальная игла, утюг, бутылочное горлышко... Всё-всё-всё открывало ему свои тайны.
— Смотрите, Андерсен ослеп, — вырвала его из мечты острая фраза.
— Он ослеп и не может даже отличить правый ботинок от левого.
— Он больной!
— Славный из него вырастет башмачник — будет делать всем только одинаковые башмаки — носите на здоровье.
— Для него всё равно, что лево, что право.
— Ганс, посмотри на нас. Мы тоже в одинаковых башмаках, между правым и левым никакой разницы.
Куда ему было идти? Конечно, к реке. Та всё понимала, никогда не смеялась. Она знала будущее каждого из жителей Оденсе, но она ни с кем об этом не говорила: она много жила, и ей скучно было с этими людьми. Она хорошо знала: когда их не было, она текла. Когда опять совсем не станет людей, она потечёт всё той же дорогой и не вспомнит ни об одном человеке... Потому что вода — это бессмертие. А самые бессмертные из людей живут, пока есть люди. Пока есть, пока есть, пока есть, говорила волна за волной, хлюпая о берег, дремлющий под звук однообразных волн...
— Какой холодный, — говорила мать, прижимая его к себе, когда он возвращался в дом.
Ещё бы, руки сына хранили равнодушный холод реки.
Она нежно прижимала его, и он растворялся в её тепле, творившем добро в его сердце. Люди, которые чувствуют, что добра они получат в жизни мало, с детства особенно нежны к матерям, и те отвечают им светом, понимая: вот пройдёт несколько лет, и вчерашний ребёнок станет взрослым человеком, но никто не даст ему тепла, и он будет всю жизнь обманываться в источниках теплоты, потому что на свете есть особая, материнская доброта, которой не заменит никто и ничто...
Оденсе царила над городом, хотя была ниже всех его домов. Есть высокая справедливость в том, что город называют по имени реки, дающей ему жизнь.
Оденсе — сердцевина города, река всегда старше города, и он её сын. Она родилась сама по себе, но вот пришли люди и сделали её частью своей жизни. Они дали ей своё имя и не хотели знать, как она сама называла себя. Все люди имеют имена — все реки, по существу, безымянны. Река — человечество капель, крепчайшее содружество волн... Она знает, о чём думает сердце земли. Река — купель человечества.
Река Оденсе давала жизнь своему городу и гордилась им. Много веков она текла в одиночестве, и ей не о чем было думать, а теперь она думала о людях.
Поэтому сады, которые ближе к природе, чем люди, утром здоровались с ней, а вечером желали спокойной ночи. А может, людей даже и нет, иногда думала Оденсе, и они только снятся мне?
— Как ловко бежит, — завидовали ей обречённые на неподвижность яблони. В их ветвях таились весенние белые мысли и вызревали до плодов. Всё, что делали сады, было данью реке.
Бузина молчаливо смотрелась в глубину реки — её ветви завидовали рыбам: нырнёшь в глубину — и жары как не бывало; в реке места всем хватит. Кусты бузины стыдились своего неказистого вида и краснели — со стыда или от скуки?
Но что это? Куст бузины вздрогнул от радости: ещё бы! Русалка осторожно выбралась на берег, чтобы сорвать на память ветку земного растения; даже русалки жаждут новизны.
Девичий монастырь у реки — хранитель множества легенд, около него — обиталище русалок, словно монахини превратились в жительниц реки... Самое глубокое место — любимое у русалок. Они выгнали отсюда старого угрюмого водяного, распространявшего тоску на реке. Он был одинокий мужчина и посватался к молодой русалке, чтобы скрасить последние годы, та вроде бы ответила согласием, и к тому же он обладал великим богатством — церковным колоколом. Тот был старый-престарый, огромный и давно мечтал родить колоколят, чтобы продолжить свой род на земле, но колоколицы так и не нашлось...
Увы-увы, в конце концов и молодая русалка ответила отказом старому водяному. Она согласилась с доводами семьи, что молодость следует губить с умом.
Со временем история эта стала достоянием каждой кувшинки. Они судачили о ней с камышами и были довольны. Камыши — те лучше всех знали, что творится на берегу и в реке.