Его мысли вернулись к этой комнате в старом доме. Как же быть с Бесси? Он прислушался к ее дыханию. Нельзя было взять ее с собой – и нельзя было оставить ее здесь. Да. Она спала. Он восстановил по памяти расположение комнаты, насколько он успел ее рассмотреть раньше, при свете фонаря. Окно приходилось прямо над его головой. Фонарь стоял рядом, револьвер лежал тут же, рукояткой к нему, так что стоило только протянуть руку – и можно было стрелять. Но револьвер не годится: выстрел произвел бы слишком много шуму. Лучше кирпич. Он вспомнил, как он открывал окно; оно открывалось без труда. Да, другого ничего не придумаешь, придется выбросить это за окно, в глухой пролет между домами, там этого никто не заметит, разве что позднее, когда пойдет запах.
Нельзя было оставить ее здесь – и нельзя было взять ее с собой. Если взять ее, она постоянно будет плакать; будет упрекать его за все, что случилось, будет требовать виски, чтобы легче забыть, а случатся такие дни, когда он не сможет достать ей виски. В комнате стояла черная тьма и было тихо; город перестал существовать. Он медленно сел, затаив дыхание, прислушиваясь. Бесси дышала глубоко и мерно. Нельзя было взять ее – и нельзя было ее оставить. Он протянул руку и нащупал фонарь. Он снова прислушался; она дышала, как дышит во сне очень усталый человек. Когда он сел, одеяло с нее соскользнуло, и он боялся, что холод разбудит ее. Он поправил одеяло, она не проснулась. Он надавил пуговку фонаря, и на противоположной стене возникло пятно желтоватого света. Он поспешно отвел его на пол, боясь потревожить ее сон; и при этом в какую-то долю секунды перед ним промелькнул один из кирпичей, которые он видел, когда вошел в комнату.
Он замер: Бесси заворочалась во сне. Ее глубокое, мерное дыхание прервалось. Он вслушивался, но не мог его услышать. Ее дыхание было белой нитью, свешивающейся над бездонным черным провалом; он висел на конце этой нити и видел, что в одном месте она перетерлась; если она оборвется, он полетит вниз, на острые камни. Но тут он опять услышал дыхание Бесси: вдох, выдох, вдох, выдох. Тогда и он перевел дух, но старался дышать как можно тише, чтобы не разбудить ее. Страх, который он испытал, когда она пошевелилась, убедил его, что нужно действовать уверенно и быстро. Он осторожно высунул ноги из-под одеяла, потом подождал с минуту. Бесси дышала ровно, глубоко, неторопливо. Он поднял руку, и одеяло свалилось с него. Он уперся ногами, и усилие мышц медленно, плавным движением подняло его тело. За окном, в холодной ночи, ветер жалобно выл, точно дурачок, упавший в ледяной черный колодец. Биггер осторожно навел пятно света туда, где, по его расчетам, должно было находиться лицо Бесси. Да. Она спала. Ее черное лицо, мокрое от слез, было спокойно. Он выключил свет, повернулся к стене и стал шарить по холодному полу в поисках кирпича. Он нашел его, крепко стиснул в руке и на цыпочках пошел назад, к постели. Ее дыхание указывало ему путь в темноте; он остановился возле того места, где должна была лежать ее голова. Ее нельзя было взять с собой – и нельзя было оставить; значит, нужно было ее убить. Нужно было ценой ее жизни купить свою. На одно мгновение, чтобы точнее наметить удар, он включил свет, с опаской, как бы не разбудить ее; потом выключил снова, сохранив перед глазами образ ее черного лица, спокойного и ясного во сне.
Он выпрямился и поднял кирпич, но в этот самый миг у него исчезло ощущение реальности всего происходящего. Сердце отчаянно стучало, точно пробивало себе выход из груди. Нет! Только не это! Дыхание застряло в груди, распирая легкие, он напряг все мышцы, стараясь усилием воли сдержать усилие тела. Нужно найти другой путь. Потом ужас рассеялся так же внезапно, как возник. Но ему пришлось ждать, пока вернется этот образ, этот импульс, это неодолимое желание уйти от руки закона. Да. Так должно быть. Вновь явилось перед ним видение приближающегося белого пятна, Мэри, объятой пламенем, Бриттена, правосудия, гонящегося за ним по пятам. Он снова был готов. Рука крепко сжимала кирпич. Мысленно он увидел, как рука с кирпичом описала быструю невидимую дугу в холодном воздухе комнаты, застыла на мгновение высоко над головой и – в мыслях – обрушилась туда, где должна была находиться голова Бесси. Он стоял неподвижно, не шевелился. Но так это должно было быть. Он глубоко вздохнул, и рука, сжав кирпич, взлетела вверх и на секунду застыла и потом ринулась в темноте, под вырвавшийся из его груди короткий, сдавленный хрип, и с глухим стуком упала. Вот! Раздался тихий, как будто удивленный вздох, потом стон. Нет, так нельзя! Он еще раз взмахнул кирпичом, потом еще и еще…
Он остановился, прислушался к шуму собственного дыхания. Он был весь мокрый и сразу окоченел. Он не знал, сколько раз он замахнулся и ударил. Он знал только, что в комнате холодно и тихо и что дело сделано.