– Послушайте, Биггер, если эти люди запугивают вас, вы только скажите мне. Не бойтесь. Я знаю эти дела. Вот что: давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе и поговорим обо всем.
Джан снова хотел подойти, но Биггер выхватил револьвер. Джан остановился; лицо у него побелело.
– Ради бога! Что вы делаете? Не стреляйте… Я ведь вас не трогал… Не надо.
– Оставьте меня в покое, – сказал Биггер напряженным, неестественным голосом. – Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое!
Джан отступил на шаг.
– Оставьте меня в покое! – почти взвизгнул Биггер.
Джан отступил еще на шаг, потом повернулся и быстро пошел прочь, оглядываясь на ходу. Дойдя до угла, он пустился бежать и скоро скрылся из виду в густой завесе снега. Биггер стоял неподвижно, зажав револьвер в руке. Он забыл, где он и что с ним, глаза его все еще были прикованы к топ точке пространства, где в последний раз мелькнула фигура Джана. Потом напряжение стало ослабевать, рука медленно опустилась, и револьвер почти повис в разжавшихся пальцах. Он постепенно приходил в себя; каралось, эти несколько минут он был под властью непонятного наваждения, силы, которую он ненавидел и вместе с тем не смел ослушаться. Он вздрогнул, услышав шаги; кто-то шел к нему, мягко ступая по снегу. Он оглянулся и увидел белую женщину. Женщина увидела его и остановилась, потом круто повернула назад и бросилась бежать через улицу. Биггер сунул револьвер в карман и побежал к углу. По дороге он оглянулся: женщина была уже далеко, сквозь падающий снег мелькала ее спина.
Его гнала вперед холодная, настойчивая воля. Нужно кончать с этим, нужно действовать быстрее. Он почувствовал в Джане решимость гораздо более твердую, чем он ожидал. Письмо должно быть послано раньше, чем Джан сумеет доказать свою полную невиновность. В эту минуту ему было все равно, пусть даже его поймают. Только бы внушить Джану и Бриттену страх, заставить их бояться его, его черной кожи, его униженной покорности!
Он увидел аптеку на углу и вошел. Белый продавец спросил, что ему нужно.
– Дайте мне конверт, лист бумаги и карандаш, – сказал он.
Он уплатил, спрятал пакетик в карман и направился к трамвайной остановке. Подошел трамвай, он сел и поехал в сторону Черного пояса, обдумывая дорогой, что написать в письме. Он нажал на кнопку звонка, требуя остановки, сошел и зашагал по тихим улицам негритянского квартала. Он проходил мимо пустующих домов, белых и безмолвных в тишине вечера. В одном из этих домов спрячется Бесси и будет ожидать машину мистера Долтона. Но все дома, которые ему попадались, были ветхие; в такой дом страшно даже войти, как бы он тут же не обрушился. Он шел дальше. Нужно было все-таки выбрать дом, из окна которого Бесси будет видно, как коробка с деньгами полетит на мостовую. Он прошел до Ленгли-авеню и свернул к скверу, на Уобеш-авеню. Здесь тоже было много нежилых домов с черными окнами, похожими на глаза слепца, домов, точно скелеты подставляющих зимним ветрам свои обсыпанные снегом ребра. Но среди них не было ни одного углового. Наконец на углу Мичиган-авеню и Восточной тридцать шестой улицы он увидел то, что ему нужно. Это был высокий белый пустой дом, стоявший на ярко освещенном перекрестке. Отсюда, встав у любого из фасадных окон, можно смотреть во все четыре стороны. О! А фонарь? Он зашел в аптеку и купил за доллар электрический карманный фонарик. Он сунул руку во внутренний карман пальто: проверить, там ли перчатки. Вот теперь все готово. Он перешел улицу и стал ждать трамвая. У него озябли ноги, и он топтался на снегу, в толпе других ожидающих. Он ни на кого не смотрел; это все были слепые люди, такие же слепые, как его мать, брат, сестра, Пегги, Бриттен, Джан, мистер Долтон, и незрячая миссис Долтон, и тихие пустые дома с зияющими черными окнами.
Он огляделся и на одном доме увидел вывеску: СОБСТВЕННОСТЬ ЖИЛИЩНОЙ КОМПАНИИ ЮЖНОЙ СТОРОНЫ. Он слыхал, что Жилищная компания Южной стороны принадлежит мистеру Долтону, а дом, в котором он жил, принадлежал Жилищной компании Южной стороны. Он платил восемь долларов в неделю за комнату, кишевшую крысами. Он никогда не видел мистера Долтона до того, как поступил к нему шофером; квартирную плату мать вносила в контору компании. Мистер Долтон пребывал где-то далеко и высоко, недосягаемый, словно бог. У него были дома на всех улицах Черного пояса, и в кварталах, где живут белые люди, у него тоже были дома. Но Биггер не мог бы поселиться где-нибудь «за чертой». Хотя мистер Долтон жертвовал миллионы долларов на негритянское просвещение, квартиры неграм он сдавал только в этой отведенной им части города, в этих полусгнивших, готовых обрушиться домах. Биггер угрюмо сознавал это. Ладно, он пошлет письмо. Он им задаст жару.
Подошел трамвай; он сел, доехал до Пятьдесят первой улицы и пошел к Бесси. Ему пришлось пять раз позвонить, пока он добился ответа. Ах ты черт, верно, напилась, подумал он. Он поднялся по лестнице и увидел, что она высунула голову из-за двери и разглядывает его покрасневшими от сна и виски глазами. Он сомневался в ней, и это его пугало и злило.