Сын Америки

Он попробовал шевельнуть руками и заметил, что они прикованы крепкими стальными цепочками к запястьям полисменов, сидящих справа и слева от него. Он огляделся: спереди и сзади тоже стояло по полисмену. Звякнул металл, и он почувствовал, что его руки свободны. Гул голосов прошел по комнате; он понял, что это вызвано его движением. Потом вдруг его взгляд уперся в одно белое лицо, слегка приподнятое и отклоненное вбок. Тревожное напряжение чувствовалось в каждой черте этого лица, оно было очень белое, а волосы, обрамлявшие его, казались еще белее. Это была миссис Долтон: она сидела неподвижно, сложив на коленях хрупкие, восковые руки. При виде ее Биггеру сразу вспомнилась та страшная минута, когда он стоял у изголовья кровати в голубеющей мгле и, прислушиваясь к ударам своего сердца, давил и давил на подушку, чтобы не дать Мэри заговорить.

Рядом с миссис Долтон сидел мистер Долтон, смотря прямо перед собой широко раскрытыми, немигающими глазами. Мистер Долтон медленно повернулся и посмотрел на Биггера, и Биггер опустил глаза.

Он увидел Джана: светлые волосы, голубые глаза, энергичное доброе лицо, повернутое к нему. Он вспомнил сцену в машине, и стыд залил его горячей волной; он почувствовал пожатие пальцев Джана. Потом стыд сменился горечью вины, когда он подумал о своей встрече с Джаном на тротуаре, в метель.

Он почувствовал усталость; по мере того как он приходил в себя, это чувство становилось все сильнее. Он оглядел себя: костюм на нем был мятый и сырой, рукава пиджака засучены. Рубашка была распахнута на груди, и виднелась черная кожа. Вдруг он почувствовал пульсирующую боль в пальцах правой руки. Два ногтя были сорваны. Он не мог вспомнить, как это случилось. Он хотел пошевелить языком, но язык распух и не двигался. Губы пересохли и растрескались; ему захотелось пить. У него закружилась голова. Лица и огни поплыли по кругу, как на карусели. Он стремительно падал куда-то вниз…

Когда он открыл глаза, он лежал на койке. Над ним в тумане склонилось чье-то белое лицо. Он хотел подняться, но его силой уложили опять.

– Спокойно, спокойно. На вот, выпей.

Его губ коснулся стакан. Пить или нет? А не все ли равно. Он глотнул чего-то теплого; это было молоко. Он выпил все до дна, потом откинулся на спину и уставился в белый потолок: перед ним как живая встала Бесси и бутылка молока, которое она в тот день грела для него. Потом пришло воспоминание о ее смерти, и он закрыл глаза, стараясь забыть. В животе у него урчало, он чувствовал себя лучше. Он услышал приглушенные голоса. Он уперся в края койки и сел.

– Эй, ты! Что, лучше тебе?

– А? – откликнулся он. Это был первый звук, который он издал с тех пор, как его поймали.

– Лучше тебе?

Он закрыл глаза и отвернулся к стене, помня, что они белые, а он черный, что они победители, а он их пленник.

– Очухался, кажется.

– Как будто. Это у него оттого, что столько народу увидел.

– Эй, малый! Есть хочешь?

Он не отвечал.

– Дай ему чего-нибудь. Он сам не знает, чего он хочет.

– Ты лучше ложись и полежи еще. Вечером все равно опять к коронеру[3].

Он почувствовал, что его укладывают на койку. Хлопнула дверь; он оглянулся. Он был один. В камере было тихо. Он снова вернулся в мир. Он не старался; это вышло само собой. Его швыряло то туда, то сюда по воле непостижимых для него сил. Он вернулся не для того, чтобы спасти свою жизнь; ему было все равно, что бы с ним ни сделали! Пусть сажают его на электрический стул, хоть сию минуту. Он вернулся, чтобы спасти свою гордость. Он не желал ни для кого служить посмешищем. Если б они убили его в ту ночь, когда тащили по лестнице головой вниз, это было бы проявлением силы, которой у них больше, чем у него. Но сидеть и рассматривать его, использовать его в своих интересах – на это у них права нет.

Дверь отворилась, полисмен принес поднос с едой, поставил на стул возле койки и вышел. На подносе было мясо, жареный картофель и кофе. Биггер осторожно отрезал кусочек мяса и положил в рот. Оно было такое вкусное, что он проглотил его, почти не разжевав. Он сел на край койки и пододвинул стул ближе, так, чтобы можно было достать все рукой. Он ел так быстро, что у него заболели челюсти. Тогда он перестал жевать и задержал кусок во рту, чувствуя, как слюна обтекает его. Покончив с едой, он закурил сигарету, лег, вытянулся и закрыл глаза. Его сморил некрепкий, беспокойный сон.

Потом вдруг он встрепенулся и сел. Сколько времени он не видел газет? Что теперь пишут про него? Он встал, его шатнуло, и пол закачался у него под ногами. Он схватился за стену и, медленно переступая, добрался до двери. Он осторожно повернул дверную ручку. Дверь распахнулась, и он увидел перед собой лицо полисмена.

– Куда?

Он увидел револьвер, оттягивавший своей тяжестью кожаный пояс. Полисмен схватил его за руку и повел назад, к койке.

– Ну, ну. Сиди смирно.

– Мне нужна газета, – сказал он.

– Чего?

– Я хочу почитать газеты.

– Погоди минуту. Сейчас узнаю.

Полисмен вышел и вскоре вернулся с целой охапкой газет.

– На, читай. Тут только о тебе и разговор.