Сыграй ещё раз, Сэм

— Прекрати, — воспротивился Рик, но Сэм поспешно его перебил:

— Помните, где мы первый раз услышали эту песню, мистер Рик? Еще в «Тутси-вутси», году, наверное, в тридцать первом или тридцать втором.

— Да, где-то так, — проворчал Рик. — Я примерно тогда стал управляющим.

— Точно. — Сэм покачал головой, припоминая. — Вот было время. — Он перешел к пианиссимо и обернулся к Рику. — Помню как будто вчера, — сказал он. — Этот белый паренек, мистер Герман, ворвался в парадную дверь и сказал, что у него внутри сидит песня и ей нужно вырваться на волю, и мистер Соломон сказал — проваливай вместе со своей драной песней, это цветной клуб и нам тут евреев не надо, но вы сказали — я теперь управляющий, и потом велели мистеру Герману сыграть, и он сыграл. — Сэм отпил воды из стакана, пропустив лишь пару тактов в левой руке. — С тех пор я ее играю всегда.

— Это уж точно, — согласился Рик.

— А сказать по правде, для меня она ничего особенного. Но у вас всегда была из любимых.

— И у нее, — сказал Рик. — Так что прекрати.

— Я слышу вас, мистер Рик, — сказал Сэм, продолжая играть. — Но я вас не слушаюсь.

— Ты уволен.

— Я в это поверю, когда вы мне дадите эту чертову прибавку, которую обещали.

— Он тебя никогда не уволит, Сэм, — сказала Ильза. — Ты так волшебно играешь «Пусть время проходит», что у него рука не поднимется.

И вновь она вышла к нему из темноты — ангел в белом, как тогда, в его кафе в Марокко. Тогда Рик думал, что знает, зачем она пришла, и ошибался.

Но сегодня все по-другому. Сегодня он знает.

— Когда ты едешь? — спросил Рик.

— Завтра.

— Шампанского?

Шампанское они пили в «Ла бель орор» перед расставанием. Сейчас было бы кстати.

— Шампанского было бы здорово, — сказала Ильза.

— Сэм, будь добр, добудь шипучки для дамы, — попросил Рик. — Только смотри, холодной. Мне плевать, кого и как тебе придется подмазать, чтобы ее достать, главное, достань.

— Сделаем, босс, — сказал Сэм, поднимаясь.

Пока Сэм ходил за шампанским, Ильза собиралась с духом.

— Виктор рассказал мне о соглашении, которое вы с ним заключили в Касабланке, когда капитан Рено запер его в камере. Что ты сделал вид, будто мы полетим на том самолете, а сам все время планировал, как я улечу с ним. Хочу, чтобы ты знал, — я тебе благодарна.

— А я вот думаю, правильно ли поступил, — сказал Рик.

— Теперь не думай, — сказала Ильза. — Важно лишь то, что мы здесь, вместе. Важно не то, что сделано. Важно, что мы сделаем — вместе.

— Говоришь так, будто все уже просчитала, — отметил Рик. — Так зачем тебе я?

— Не мне, — ответила она. — Виктору.

Рик залпом допил бурбон.

— У меня бывали предложения поинтереснее, — сказал Рик.

Зря он это сказал.

— Ричард, не глупи! Не будь таким корыстным! Разве ты не понимаешь, что это больше нас с тобой, больше Виктора, больше, чем мы все? Речь не о бедах троих маленьких людей. Если ты не можешь это понять — если ты не хочешь это понять, — значит, ты и вполовину не тот человек, каким я тебя считала. И вполовину не тот человек, в которого я влюбилась в Париже. — Она расплакалась. — И вполовину не тот человек, которого я люблю, — закончила она, и ее голос замер.

Рик одной рукой обнял Ильзу, и она склонилась к нему, примостившись головой на его плече.

Он поцеловал ее, крепко. Она не отстранилась — ни на миг.

— Ричард, как ты не понимаешь? — всхлипнула она, когда их губы разъединились. — Он погибнет. Я точно знаю. Он одержим. Думает только об этом. То, что немцы сделали с его родиной — и что сделали с ним, — он не может с этим смириться. Он жизнь кладет на то, чтобы выгнать их из Праги, из Чехословакии, из Центральной Европы, если сможет. Год в Маутхаузене не ослабил его решимости — наоборот. Что бы ни случилось, Виктор не отступит. Даже если ему придется умереть.

Ильза промокнула глаза платком из Рикова нагрудного кармана.

— Потому я и прошу твоей помощи, — сказала она. — Не для него, а для себя. Для нас. Понимаешь теперь?

С неохотой она отстранилась, заглянула ему в лицо.

— Англичане забросят меня в Прагу. Подполье может ввести меня в управление РСХА и, если повезет, в кабинет Гейдриха. Там есть вакансия секретаря, и с моим знанием языков я легко сойду за русскую белоэмигрантку.

— Вот, значит, какая легенда, — сказал Рик. — А я все думал, кем тебя сделают.

— Да, — сказала Ильза. — Я буду Тамара Туманова, дочь русского дворянина, расстрелянного большевиками после Октябрьской революции. Меня вырастила мать, возила по всей Европе, мы жили в Стокгольме, Париже, Мюнхене и Риме. Я всюду дома и не дома нигде.

— Ты уверена, что они купятся? — спросил Рик.

— Поверят, не бойся, — ответила Ильза. — Потому что сами захотят. Я же дочь белогвардейца — я мечтаю отомстить большевикам за то, что они сделали со мной и моими родными. Всякий, кто ненавидит коммунистов, для наци первейший друг.

Рик собрался было вновь наполнить ее бокал, но она покачала головой: