Сыч — птица ночная

Итак, снаружи никто более не стрелял. Через разбитые стекла в салон назойливо врывались запахи и шумы отзвучавшей баталии; Несло порохом, гарью, кислятиной, какой-то нездоровой поджаркой. Кто-то предсмертно скулил, хрипя на вдохе надсадно — совсем рядом, у джипа, может, даже Хафиз-пулеметчик или седой воин Гасан. Взбудораженный гомон людской толчеи доносился со стороны кабинетной колонны, кто-то надсадно орал матом, всхлипывая от боли и выплевывая в спешке звонкие согласные.

В правом заднем оконном проеме возникла сильно небритая личина в лохматой овечьей папахе, вытаращилась на меня и безразмерно удивилась:

— Мотри, бля — живой! Ну ни фуя себе! А как эти долбили по машине! А он — живой! Не, ты погляди!

Затем небритая личина посмотрела озабоченно куда-то вбок и свела на переносице густые брови:

— У, чамора! Живучий, гада. Петро! Петро-о!

— Ну чаво?! — ответствовал со стороны реки недовольный голос.

— Чаво-чаво! — передразнил небритый. — Поди пулеметчика добей. Мучается скотинка — мотри, бочину разворотило.

— А сам чаво? — возмутился недовольный. — Патронов нема?

— А кто седня дежурный?! — коварно напомнил небритый. — Леняешь? Мотри, батьке доложу! Поди добей — не по-христьянски так.

— От бля… — досадливо буркнул приближающийся недовольный. — Как говно черпать — Петро. Как чечена добивать — Петро. А всего-то работы — пальцем шевельнуть. На!

Сочно шлепнул винтовочный выстрел. Предсмертный хрип оборвался на половине такта. Небритый поморщился и, плотоядно крякнув, похвалил:

— Ну, казак! Казак. Поди подмогни хлопчика вытягнуть.

Дверь распахнулась, меня в четыре руки вытянули наружу.

— Ранен? — озабоченно поинтересовался небритый, . вертя меня в разные стороны и тщательно осматривая.

— Вроде нет, — напрягая голос, ответил я.

— А чаво не шеволисся тады? — подозрительно уставился на меня Петро — белобрысый, белобровый веснушчатый малый лет двадцати, с красным лицом, пораженным полным отсутствием какого-либо намека на интеллект. — Косишь?

— Наркотой ширяли, — по-простому пояснил я. — Двигаться не могу — совсем. Вот-вот умру.

— Чаморы! — резюмировал небритый, нагибаясь и подхватывая меня под коленки. — Петро — хватай под мышки, понесли к батьке.

В процессе перемещения к расстрелянной колонне кабинетных я получил возможность наспех рассмотреть детали, которые не мог наблюдать, находясь в джипе. Ну, сами понимаете, трупы имели место. Горская бригада недвижными бугорками легла на своем огневом рубеже: последнего оставшегося в живых — пулеметчика Хафиза — несколько секунд назад рассчитал белобровый Петро. У казачьих «уазиков» мужик с санитарной сумкой бинтовал троих заголенных по пояс станичников. Судя по витиеватым матюкам и характерной жестикуляции, станичники умирать пока не собирались. А неподалеку от бинтовальщика лежали два недвижных тела, прикрытых зелеными плащ-палатками. Казаки — рабочие войны, ремесленники, все делают обстоятельно, по-мужицки. Нормальные городские жители после боя метались бы еще с час, унимая эмоции и шарахаясь от свежей крови павших сотоварищей, — вряд ли кому в голову пришла бы конструктивная мысль аккуратно накрыть трупы, дабы не смущали оставшихся в живых.

В стане кабинетных потери были значительно тяжелее: из восьми приехавших на сделку в живых остались лишь трое — оба кабинетных и водила «уазика», причем все имели ранения различной степени тяжести. Горские дровосеки не пожелали отправляться в свой последний поход в гордом одиночестве — срубили на прощание целую рощу равнинных деревьев.

Состояние уазного водилы и кабинетного брюнета оставляло желать лучшего: они оба получили множественные ранения конечностей и на момент нашего приближения даже не предпринимали попыток оказать себе первую помощь, хотя у каждого в руках я еще издалека рассмотрел перевязочные пакеты, которыми их снабдил запасливый русый. Сам же русый держался молодцом: приложив марлевый тампон к раненому правому предплечью, он хрипло орал на высокого плечистого мужика в бекеше — судя по всему, казачьего атамана. Напористо этак орал — в буквальном смысле буром пер.

— Ну че ты разоряешься, нах! — досадливо воскликнул атаман, хмуро глядя в нашу сторону. — Я ж тебе, нах, объяснил, за ча така херня получилась. Дозорный прискакал, нах — так и так, бля, грит…

— Да фуля мне твой дозорный! — бешено взвизгнул русый. — Ты смотри, что ты натворил! Мы с тобой как договаривались? Какого хера ты приперся? Нет, ты посмотри — посмотри на них! Ты мне их обратно вернешь?! А?! Что я их матерям скажу?! — Тут он начал тыкать пальцем раненой руки в сторону трупов своих бойцов, развернулся по оси и увидел меня. — An… — поперхнулся русый, резко замолк и отчего-то начал пятиться назад. Видимо, не ожидал увидеть меня живьем. Видимо, ожидал совсем наоборот. Видимо, приложил к данному процессу определенные усилия: судя по пороховой копоти на руках и лице, ролью стороннего наблюдателя в этом боестолкновении он не ограничился.