– Почему это? – спросила Бея. – Я еще никогда настоящий скелет не видела. Посмотри, вот эти линии на черепе. Круто. Как шов. – Она провела зигзаг пальцами. От того места, где когда-то было ухо, к тому, где когда-то было другое ухо. Назад, к затылку. – Здесь какая-то травма. Пролом. У него череп проломлен. Можно так самому удариться? Это был мужчина, точно. В смысле, покойник, я имею в виду. Как думаешь? Рудокоп.
Я отвернулась. Выдохнула. Потом наклонилась и взяла одного из щелкунчиков. С каких пор существуют щелкунчики? Черт, как же мне не хватает интернета! Мне снова вспомнился листок, который был в заявке на участие в лагере «Дикие Девчонки». Интернет мешает думать.
Я стала вертеть щелкунчика в руках. Внизу была надпись «Made in GDR». Ну да, иногда можно и без интернета. Значит, этот скелет – не рудокоп, а гэдээровец. Почему это написано по-английски? Мне всегда казалось, что в ГДР английского никто не знал.
– Может, все-таки пойдем? – спросила я.
– Куда, Шарлотта? Куда ты постоянно хочешь идти? Нас везде ищут.
– Да, но здесь ведь что-то произошло.
– Ну, наверно, девчонки испугались. Так же, как и ты. Они когда-нибудь вернутся.
– Но ведь и собак нет. Просто Кайтек не смог бы убежать.
– Ну, как знаешь, – сказала она и стала исследовать одежду на скелете.
Моя бабушка всегда все связывала с рождением. Она рассказывала, что мою мать вынимали вакуумным экстрактором и поэтому она до четырнадцати лет отказывалась надевать шапки. Из-за экстрактора.
А о моем рождении есть такая история: схватки у моей матери были очень долго. Я и хотела, и не хотела появляться на свет. И в какой-то момент по родильной палате проходила уборщица – я всегда представляла себе, что она там вытирала околоплодные воды, – и задела ногой металлическое ведро. Оно с грохотом опрокинулось… и в этот момент я начала выходить наружу.
– Вжух, – говорила бабушка, – и ты появилась на свет. Только потому, что испугалась.
Однажды бабушка спросила, не могу ли я сходить к мяснику за фаршем. Я ответила «нет». Она засмеялась и спросила, не грохнуть ли ей ведром, чтоб я начала двигаться. Родители всполошились. Я сказала, что бабушка задала мне вопрос, а на вопрос можно отвечать «нет». А мама на это: «Но она же сказала “пожалуйста”. Когда говорят “пожалуйста”, это не вопрос, а просьба». А я на это: «Тогда бабушка должна была сказать “Сходи, пожалуйста, к мяснику!”, а не “Ты не можешь сходить к мяснику, пожалуйста?”»
Отец вышел, громко хлопнув дверью, и через полчаса появился с фаршем в руках. Мой отец, кстати, появился на свет стремительно.
Интересно, как родилась Бея.
Когда собака наверху залаяла, я тут же побежала наружу.
Бея – нет.
Сузи была наверху. Бея привязала ее к дереву. Я выбежала из туннеля и вмиг вскарабкалась по лестнице.
Поднявшись, я увидела спину. Спину старой женщины. Она удалялась. Это была Стонущая мать. Или? Да, точно! И у нее что-то в руке. Что-то угловатое. Шла она очень быстро, перебирая ногами изо всех сил.
С лестницы выглянула Бея.
– Вперед, за ней! – Она отвязала лающую Сузи с поводка и скомандовала: – Фас!
Сузи помчалась за Стонущей матерью, мимо нее и в лес.
Старуха ходила не очень хорошо. Мы могли бы ее догнать.
И что бы тогда было иначе?
Все!
Мы с Беей бежали. Ноги у меня так и мелькали. Я была всего в восьми-девяти метрах от сгорбленной спины Стонущей матери и смогла разобрать, что у нее в руке – канистра для бензина.
И тут услышала крик Беи. Где-то сзади.
Я на бегу повернула голову – никого нет.
Посмотрела через другое плечо – снова никого.
Я побежала назад. Бея лежала на земле навзничь. Она обеими руками держалась за ногу и обеими губами пыталась сдержать крик. Она убрала одну руку с ноги. Колено было толстое и будто не на своем месте, как-то на сторону.
Что это? Откуда так быстро появилась эта огромная шишка?
– Мениск!
– Что?
– Мениск! Сместился, я ногу подвернула.
Выглядело это совершенно невероятно. Не знаю, как я себе представляла смещение коленной чашечки, но как-то иначе.
– И что? В смысле, что теперь?
Если бы это было мое колено, тогда, не знаю, я бы, наверное, в обморок упала, ну как минимум.
– Блин! Да беги ты за старухой! – завопила Бея, и я понеслась как сумасшедшая.
Стонущая мать исчезла.
В трех метрах от меня стояла еще одна Шарлотта, и мне было не понять, какая из нас настоящая: та, которая стоит там и на все это смотрит, или та, которая пошла обратно в туннель, потому что ее послала Бея. Я должна была найти рюкзак – передний карман, внутри на молнии, там обезболивающие таблетки. Другая Шарлотта скептически на это смотрела, но скепсиса ей всегда было не занимать. Бея проглотила таблетки – одну, вторую… Когда она взяла третью, я спросила, знает ли она, что делает. Она ответила, что ей нужно три.
Я тащила ее по лесу. Руки у нее были холодные, лицо – бледное.
Всё в порядке, сказала она, просто блестяще.