Свора

– А, вкурил. Да не парься, со мной тебя никто не тронет. – Герман хотел выпендриться и выхватить меч из-за плеча, но клинок оказался слишком длинным и вышел из ножен лишь наполовину. Поклоны и покачивания не помогли – пришлось снимать перевязь под тихое хихиканье. – Хватит ржать! Идешь или нет?

Ответ последовал сразу, без сомнений и колебаний:

– Не могу. Это твой мир. Не мой.

– Всю жизнь собралась в посадке торчать?

– Удачи. – Короткое слово погасило спор на корню. – Возвращайся с добычей.

Злата провожала парня взглядом, пока он не исчез среди одноэтажных домишек. Первый Везельский переулок до боли напоминал родную улицу, но с одной существенной разницей – здесь все постройки давным-давно забросили, а сборщики – скорее всего, из Диорамы – вынесли все мало-мальски ценное, включая окна, двери и даже печные трубы. Искать там хабар было бы глупо и бесполезно, но вдали виднелось кое-что полюбопытнее.

За местами помятым, местами разобранным заборчиком из чугунных прутьев устремил в небеса увенчанный куполом шпиль бело-красный храм, ничуть не поблекший от времени и непогоды. Как вскоре выяснилось, причина тому – горбатый длиннобородый старик в черной рясе, подкрашивающий стены валиком на длинном древке.

Грид подошел к монаху почти впритык, и лишь тогда дедок обернулся, перехватив валик, как копье. Осмотрев гостя мутными, слезящимися глазами, он опустил «оружие» и проскрипел:

– А я уж думал, ты из этих…

– Из каких? – удивился гость.

– Да повадились тут… страшно сказать. Уже и днем во двор выйти боюсь.

– А, ты… – Герман дернул плечом, – вы про собак?

Настал его черед удивляться. Чернец подался вперед и с недоверием переспросил:

– Каких таких собак?

– Больших и клыкастых. Тут их целая орда.

– А, ты про этих. Да, бывает, воют по ночам, но далече. К тому же, вряд ли псы, пускай и не совсем обычные, грамоте обучились.

– Вы о чем?

– Да о письмах же!

– Каких еще письмах? – Парень в край запутался. Не выжил ли дедуля из ума на старости лет – собаки ему письма пишут, что за?..

– С угрозами. Ты бы, мил человек, присел – отдохнул, чаю выпил. А я бы все рассказал.

– Постою, не устал. Но ты… вы рассказывайте, чего уж там.

– Ну, как знаешь. В гостеприимстве и вере настаивать – последнее дело. Меня Никодим зовут, дьякон я здешний, за храмом вот присматриваю. Раньше со мной много братьев жило, но господь всех к себе позвал, а меня оставил. Зачем, почему… не знаю.

– Погодите. Вы здесь один, что ли?

– Ну, почему же один. – Сухие губы изогнулись. – Бог всегда со мной. Ты, юноша, с шантажистами не подсобишь разобраться? А то я дряхлый совсем, еле ноги переставляю. Бывает, как начнут негодники стучать да в двери ломиться, а я пока встану, пока дотопаю – их и след простыл. Только записки на пороге лежат.

– Ну, раз бог с тобой – бог и поможет.

– Так он уже помог. – Старик хитро сощурился. – Тебя послал.

Грид усмехнулся.

– Ну да, как же. Если меня кто и послал, то явно из другой конторы. Может, это я малявы и строчу, а?

– Не наговаривай на себя, молодой человек. Я вижу плохо, но прекрасно все чую. – Разбитый артритом палец, похожий на ожившие мощи, ткнул в сторону гостя: – Зло в тебе чую, но сам ты – не злой. Потерял много, но боишься еще больше потерять. Чую тьму, чую свет, и тебя посередине – мечешься, крутишься, не знаешь, куда повернуть.

– А еще? – жадно произнес Герман, шагнув к вещему старцу. – Что еще чуешь?

– Что ты мне поможешь с шантажистами. – Никодим ощерил беззубый рот и выудил из-за пазухи засаленный листок. – Читать умеешь? А то молодежь нынче пошла…

– Умею. – Гость развернул послание и пробежался взглядом по корявым карандашным каракулям. К слову, на молодежь дьякон не зря наговаривал – мало того, что угрожает одинокому старику, так еще и ошибок столько, что даже пацан с Крейды вскинул брови и почесал затылок:

«Дарагой поп! Привет, мы бондиты. Атдай нам еду и ценасти, а то падажом церкву. Еду и ценасти вечиром поклади на крыльцо и не сматри, а мы забирем. На первые два придуприждения ты ничего нам не атдал, паэтаму это – паследние. Или севодня ночью мы забирем хабар или ты сгаришь.

Бондиты».

Помимо крепкого пота, ладана и воска, клочок бумаги пах застоявшейся водой, гнилью и сырым подземельем. Скорее всего, вымогатели прятались в какой-то норе или подвале на берегу текущей в шаге от храма речки. Запахи не успели застареть, выветриться, а след – остыть, и отыскать логово безграмотных шакалов – дело на пару минут. Там же, глядишь, и для щенка пожрать найдется.

Выслушав догадку, монах ничуть не удивился необычному нюху гостя и попросил немного подождать. Скрывшись за коваными дверями, он вынес литровую банку с огарком на донце и коробок спичек.

– Держи. Коль прав – пригодится. С тобой пойти не могу, уж прости – здоровье не то, да и за храмом следить надо – вдруг негодники нагрянут.

– Если что – кричите, услышу.

– Обязательно. Раньше в хоре пел – все в округе услышат. Ну, Герман, с богом.

Пленник подбросил самодельный фонарь на ладони и потопал к пролому в заборе. Отойдя от ограды, обернулся и протянул, хмурясь:

– А откуда вы?..