Своих не сдаю

Разведчиков, прибывших с Моргенштейном, сразу раскассировали по группам, разбавляя ими прежний состав. И это было правильно и логично, чем иметь в составе отряда целиком состоящую из необстрелянных новичков пусть даже слаженную прежней совместной службой группу, лучше уж перетасовать имеющуюся колоду добавляя в привычные расклады, вновь сданные карты. Пусть оботрутся рядом с ветеранами, переймут их опыт, станут настоящими тертыми вояками. Моргенштейн после распределения с удивлением узнал, что теперь он заместитель командира группы, которой командовал тот самый колючий задиристый офицер, встреченный им в кабинете командира, носивший говорившее само за себя прозвище Людоед. Подобный выбор начальства был с точки зрения капитана, мягко говоря, странным, в подборе личного состава групп всегда не последнюю роль играл вопрос морально-психологической совместимости бойцов, а командир естественно заметил ту напряженность, что искрой проскользнула между двумя капитанами при первой же их встрече. Бывает так иногда, ты человека не знаешь вовсе, в первый раз только увидел, а на неосознанном, интуитивном уровне он тебе уже не нравится, сам не поймешь, откуда эта неприязнь взялась, никак рационально объяснить ее не можешь, а никуда от нее не денешься. Кто знает, что срабатывает в таких случаях в мозгу, может интуиция, о чем-то не замеченном сигналит, может просто человек не твоего типа попался и это отторжение вызывает… Вот только игнорировать подобное вдруг ни с того ни с сего возникшее чувство обычно не получается и если все же приходится потом работать вместе, то до тех пор пока не сыщется явная недвусмысленная причина для вражды люди ощетиниваются невидимыми глазу иголками, ведут себя друг с другом преувеличенно корректно, настороженно выжидая, когда же возникнет повод для открытой неприязни, а уж за ним дело не станет. Короче совместная деятельность в таких случаях приносит, как правило, больше вреда, чем пользы. Полковник Удальцов само собой все это понимал, чай не первый год замужем, но надеялся в глубине души, что как-нибудь стерпится-слюбится. Тем более что и продолжаться такое положение по его планам должно было не долго. Люда надо было убирать. Полковник видел, что капитан балансирует на грани нервного срыва, а учитывая его положение и уровень задач которые он выполняет, подобный срыв мог иметь последствия непредсказуемые и катастрофические не только для самого разведчика, но и для военной карьеры командира отряда. Так что, как бы там ни было, а вопрос замены одного из лучших и опытнейших командиров групп становился для Удальцова жизненно важным и необходимым. Последняя история с сожженным огнеметами домом посреди Курчалоя наглядно показала его актуальность, тянуть дальше некуда, дальше будет только хуже. А подтянутый, дисциплинированный и управляемый Моргенштейн сразу понравился полковнику. Вот его-то и прочил он в преемники медленно, но верно съезжающему с катушек Люду, потому-то и распределил его в группу опытного разведчика, наплевав на сразу же возникшие между офицерами трения. Ничего, потерпит месяцок, обомнется, заматереет, наберется опыта, а потом можно будет передать ему эту группу, а если не удастся к тому времени избавиться от строптивого Люда, то назначить его командиром другой и уже ему поручать наиболее ответственные и тяжелые задания, постепенно оттирая на второй план бывшего фаворита. Вот такие прожекты строил полковник Удальцов, даже не предполагая, какие коррективы внесет в них жизнь, как далеки они от реального воплощения, как впрочем, и любые, которыми так часто тешит себя слабый не могущий предвидеть и планировать будущее человек.

Моргенштейн скинув тяжелые десантные ботинки и задрав ноги на дужку пружинной армейской койки, лениво жевал соломинку, прислушиваясь к очередной истории, которую собрав вокруг себя толпу слушателей, травил прибывший вместе с ним однополчанин лейтенант Шура Балаганов. Полный тезка незабвенного товарища Остапа Бендера, будучи человеком по натуре легким и веселым, с лету вписался в новый коллектив и уже успел стать душой компании, забавляя товарищей то песнями под гитару, то бородатыми, но мастерски рассказанными анекдотами, то, как сейчас, совершенно нереальными, головокружительными историями о своих любовных приключениях. Последние, в виду длительной оторванности офицеров от женского пола, пользовались просто сумасшедшим успехом, особенно приправленные присущим Шурику острым грубоватым юмором. В настоящий момент Балаганов в очередной раз вел подобное повествование.

— А корма у нее была вот таких вот необъятных размеров, — закатывая глаза и чертя руками вокруг собственной задницы окружности совершенно невероятных диаметров.

— На себе не показывай, еще сбудется, — лениво протянул, повернувшись в сторону рассказчика Люд.

Несколько секунд разведчики непонимающе молчали, потом дошло, и парни разразились гомерическим хохотом, громче всех, как обычно заливался звонким, вполне могущим соперничать с конским ржанием смехом сам Шурик.