Своя комната

Теперь это кажется забавным, а тогда все было серьезно. Мы собираем подобные высказывания под грифом «чепуха», чтобы посмеяться с друзьями летним вечером, а некогда они вызывали слезы. Многие ваши бабушки и прабабушки заливались слезами, а Флоренс Найтингейл и вовсе стонала в агонии. Кроме того, вам-то хорошо – вы получили образование, у вас есть своя комната (или хотя бы спальня), и вы вольны утверждать, что подлинный талант выше подобных обвинений и не должен обращать на них внимания. К сожалению, именно талантливые люди больше всего считаются с чужим мнением. Вспомните Китса. Вспомните, что значится на его могиле[14]. Подумайте о Теннисоне – впрочем, к чему искать подтверждения неопровержимому факту: творческие люди зависимы от общества. Литература усеяна костями тех, кого слишком задевали чужие слова.

Возвращаясь к исходному вопросу о том, какое все же состояние духа подходит для творчества, я подумала, что подобная чувствительность вдвойне плоха тем, что для абсолютного высвобождения творческого потока разум должен раскалиться добела и сиять подобно шекспировскому, когда тот писал «Антония и Клеопатру». Не должно быть никаких препятствий, никаких инородных примесей.

Хотя мы и утверждаем, что ничего не знаем о шекспировском разуме, самими этими словами мы уже высказываемся о нем определенным образом. Возможно, мы так мало знаем о Шекспире потому, что он скрывал от нас свои горести, обиды и антипатии – в отличие от Джона Донна, Бена Джонсона или Мильтона. Внезапные откровения не напоминают нам об авторе. Стремление протестовать, поучать, жаловаться, сводить счеты, призывать мир в свидетели своему несчастью – все перегорело в его творческом пламени. Потому и поэзия льется из него свободно и беспрепятственно. Если кто и сумел выразить себя полностью, то это был Шекспир. Если чей разум когда-либо и полыхал свободно, то – Шекспира. И я вновь обернулась к книжным полкам.

Четыре

В XVI веке невозможно было найти женщину в подобном состоянии разума. Вспомните хотя бы елизаветинские надгробия с коленопреклоненными младенцами, ранние смерти, темные душные комнаты, и вы поймете, что женщины просто не могли тогда писать стихи. Возможно, впоследствии какая-нибудь важная леди могла бы воспользоваться сравнительной свободой и привилегиями своего положения и рискнуть опубликовать что-нибудь под своим именем и прослыть чудовищем в глазах общества. Мужчины, конечно, не снобы, продолжала я, тщательно открещиваясь от «проклятого феминизма» мисс Ребекки Уэст, и они, как правило, сочувственно относились к попыткам благородной дамы писать стихи. Можно предположить, что титулованная леди встречала на своем пути больше одобрения, чем досталось бы в то время неизвестной мисс Остин или мисс Бронте. Но в то же время ее наверняка терзали страх и гнев и в стихах ее были бы заметны эти терзания. Я взяла томик стихов леди Уинчилси. Она родилась в 1661 году, благородного происхождения, вышла замуж за аристократа, детей не было. Она писала стихи, и с первых строк видно, как возмущает ее положение женщин.

О, как бессильных нас удерживают своды
Образования – сильнее, чем Природы;
Нам воли не дают выпестывать свой ум,
Чтоб он остался тих, приличен и угрюм.
А если кто-нибудь свою разрушит крышу,
Всей силою души стремясь подняться выше,
Противники тотчас придут на всех парах,
Надежду придушив, раздув смертельный страх[15].

Очевидно, что ее разум отнюдь не «переплавил все препоны». Напротив, ее терзает горечь и ненависть. Человечество раскололось для нее на два лагеря. Мужчины – враждебное племя, их ненавидят и боятся, поскольку они могут запретить ей творить.

Увы! та женщина, что за перо берется,
За нарушителя порядка выдается,
По очереди все пороки перебрав,
Нам говорят, что мы забыли стыд и нрав.
Нам говорят: наш пол, наш мир к другому склонны –
Кружиться на балах, испытывать фасоны.
Но думать и читать, исследовать, писать –
Опасно для красы и может дух отнять.
Нам отдана возня со слугами в именье,
И это приговор общественного мненья.

Ей приходилось ободрять себя мыслью, что ее творения все равно не будут опубликованы, утешаться печальными строками:

Друзьям немногим и твоим печалям,
Лавровым рощам, не тебе сулимым,
Я песнь пою; будь тихим, будь любимым.