Свой среди чужих

Я так и не знал, что с этим делать. Французы потом корили себя за то, что разрушили Бастилию. Можно было бы разрушить и Маадар – но как тогда рассказать людям, что происходило в этой стране? А ведь забвение открывает дорогу повторению.

– Прошу сюда, – я гостеприимно показал направление вышедшему из моей бронированной колесницы Кордаве.

Заходя в ворота Маадара, он непроизвольно поежился. Я заметил это не только за ним – многие так делают. Хотя здесь все убрали.

– Это Маадар. Крепость и следственная тюрьма, – начал привычный рассказ я, – видите плац? Это плац не для маршей. Здесь, на моих глазах, асфальтовым катком раскатали четверых офицеров, которые умышляли против Светлейшего. На это привезли посмотреть целый бронетанковый полк. Шахиншах таким образом воспитывал свою армию. Мы потом выяснили – именно офицеры этого полка подняли мятеж и убили Светлейшего. Как видно, не каждый урок идет впрок. Здесь, кстати, нет катка, которым давили людей – куда-то делся. Прошу сюда.

В обстановке я здесь уже ориентировался более-менее. Впереди шел казак – конвоец, в бронежилете, с автоматом и примкнутым к нему мощным фонарем – не вспышкой, а именно фонарем, дававшим долгий и ровный свет. Затем узкими, облицованными плиткой коридорами на нижний уровень спускались мы, а замыкали процессию еще двое казаков. Остальные оставались наверху и ожидали нас.

Мы спустились в так называемый «гимнастический зал» – их было несколько, но все они назывались «гимнастическими залами». И здесь все было облицовано плиткой, керамической белой плиткой, стыки между которыми были черными от въевшейся крови. Наши сапоги глухо грохотали по полу.

– А вот здесь, господин генерал, пытали людей, – я притопнул ногой, чтобы гулкий звук оживил могильную тишину подземелья, – господа, оставьте нас вдвоем.

Конвойцы уже знали программу – не первого человека я сюда вел и явно – не последнего. Прежде чем что-то делать – нужно знать, откуда все это возникло. Обратиться к истокам.

Генерал Кордава осмотрелся по сторонам, посмотрел наверх, подмечая все – и спускавшиеся сверху тали, на которых за руки подвешивали людей, и лежащие в углу грудой тележки, такие же, как в больницах используют при хирургических операциях. Наверное, точно такие и есть, просто одни пошли в больницы, другие – в распоряжение САВАК.

Я молча ждал реакции. Генерал смотрел на это какое-то время, потом многозначительно хмыкнул:

– Просторно здесь. Говаривали, сударь, что в Крестах одно время такая же камера работала. Поменьше размером, конечно, но такая же…

Немного не то, что я ожидал, но и к ответу на такой вопрос я был готов. Тяжелый, неприятный, постыдный вопрос, но и на него надо иметь ответ, если не хочешь в один прекрасный день стать предателем. Нельзя просто так забыть – и всё, на каждый вопрос, который ставит перед нами история, должен быть свой ответ.

– Работала. И не только в Санкт-Петербурге. И в Москве. И в Иваново-Вознесенске работала. И в Казани работала. И в Баку работала. Но разница – не только в размерах. Хотите, расскажу, господин генерал, в чем она?

– Буду рад услышать.

– Тогда слушайте. В начале двадцатого века в нашей стране, в России, созрели предпосылки для социальной войны. Именно социальной. Проклятья, которые мы сейчас посылаем в адрес Ульянова, Троцкого, Красина, Дзержинского, Бухарина, – оправданны. Все они были теми, кем они были. Педерастами, как Меир Валлах[49] и, возможно, Ульянов. Агентами иностранной разведки, как Бронштейн-Троцкий. Наркоманами, как поляк Дзержинский. Террористами и убийцами, как Яков Свердлов. Просто подонками, какими были они все. Но одного у них не отнять – они видели раскол общества и мерзко, цинично им пользовались. Кто-то хотел сохранить Россию как государство, а кто-то хотел разрушить, но предпосылки для разрушения были. Именно поэтому в нашем обществе так долго и так кроваво шло это противостояние. Коммунистические террористы убивали военных, казаков, жандармов, губернаторов, умышляли против Высочайших особ. Офицерские и гражданские организации патриотов выслеживали, убивали, вешали, пытали коммунистов, эсеров, анархистов, агитаторов, пропагандистов, боевиков польских и рабочих боевок. Но все это делалось ради сохранения России и престола, ради сохранения нашего общества и нашего образа жизни.