Свой с чужим лицом

Дорогу через поле они обнаружили не сразу, а когда дошли до нее, отступать было поздно. Разведчики неслись, гнали своих подопечных. Задыхался светловолосый Снегирев, специалист по мостам и тоннелям, но прилежно перебирал ногами. Схватился за сердце Мухавец, с хрипом выдохнул, сморщился. Иванчин, пробегавший мимо, схватил его за шиворот, погнал к лесу. Запнулся и упал Хлебников, потерял шапку – ее подобрал Краев, замыкающий процессию, – но как-то поднялся, увернулся от двойного пенделя братьев Ваниных, побежал дальше, грузно переставляя ноги.

Предатель понимал, что бежать в этих обстоятельствах глупо. Расстреляют в спину. Да и немцы не станут разбираться, узрев перед собой вооруженных людей, положат до кучи. Поэтому все старались, спасали свои жизни.

Группа вбежала в лес, и в этот момент на другом конце поля показался грузовик. В кузове плечом к плечу сидели пехотинцы. Новости о побоище в Бурмихе, конечно же, уже дошли до самого верха, и на разгром партизан оккупанты сил не пожалели. Беглецы катились в овраг, который тянулся сразу за опушкой.

Шубин не знал, заметили ли их немцы. Он стал карабкаться обратно, схватился за извилистый корень, подтянулся.

Основания для беспокойства сохранялись. Грузовик медленно шел по полю, буксуя в снежной массе. Водитель давил на газ, чтобы пробиться через заносы. Солдаты сгрудились у правого борта, таращили глаза на опушку.

Сердце у лейтенанта заныло. Все было плохо. Фрицы наверняка заметят следы людей, перебежавших дорогу.

Машина остановилась как раз в том месте, где разведчики пересекли проезжую часть. Из кузова высадились несколько человек, стали осматривать следы, потом воззрились на дальнюю опушку. Был ли у них приказ гоняться за каждой группой партизан?

Появился офицер невысокого ранга в шинели, перчатках, какой-то мятой бесформенной фуражке. Он поразмышлял недолго, потом выкрикнул что-то в приказном порядке. Солдаты стали выбираться из кузова. Их было дюжины полторы.

В планы лейтенанта не входило устраивать очередное сражение. Он съехал обратно в овраг, обдирая живот.

– Все плохо, товарищ лейтенант? – убитым голосом спросил Краев.

Лицо командира было зеркалом событий.

– Я бы сказал, очень плохо, – буркнул Глеб, – даже хреново. Фрицы идут к опушке. А ну, пошли.

Арестанты пока не возмущались, терпели. Партизаны одели их по-зимнему, но чтобы ничто не сковывало движений. Перчатки, ушанки, валенки.

Шубин шел первым, протаптывал тропу. На дне оврага снег слежался, отвердел. Ноги погружались в него только по щиколотки. Но все равно приходилось ступать осторожно, чтобы не провалиться на всю глубину сугроба.

– Наверх, мужики. – Шубин подался к косогору, забрался на уступ.

Немцы еще не дошли до леса, когда беглецы покинули овраг, съехали с горки и пробились через заросли шиповника. Далее был изматывающий марш-бросок. Люди бежали тяжело, захлебывались морозным воздухом, забрались на лесистый холм, где практически не было снега, скатились с него как на санках.

У Снегирева подкосились ноги. Он встал, держась за дерево, хрипло дышал.

– Алексей Фомич, вы же не заставите бить вас по почкам? – едко осведомился Глеб.

– Не надо, товарищ Шубин. С отбитыми почками я далеко не убегу. – Инженер двинулся дальше шаткой поступью, стал ускоряться, догнал Мухавца, который стоял на вершине пригорка, согнувшись в три погибели, со свистом дышал.

Начал отставать Хлебников, хватался за деревья, потом застрял между ветками кустарника как муха в паутине, тужился, не мог пролезть.

К нему подбежал озлобленный Федор Ванин, вскинул автомат.

– Мужик, ты какого хрена?..

– Ой, да ладно тебе, – выдавил из себя журналист. – Все равно стрелять не будешь, так нечего тут.

– Еще как буду, – заявил Федор. – Вылезай, мужик, чего ты там застрял?

– Так как я вылезу, если застрял? – просипел Хлебников.

На него навалился сзади Григорий, несущий ручной пулемет, выдавил из кустарника. Тот покатился по снегу. Красноармейцы подхватили его под локти, стали поднимать.

По приказу Шубина все застыли, заткнули рты. В лесу стояла оглушительная тишина. Снег не падал, ветер отсутствовал, застыли деревья с пышными лапами.

– Привал пятнадцать минут, – пробормотал Глеб. – Кто тут самый остроглазый? Григорий, будешь наблюдателем.

– Придется и мне, – с тяжелым вздохом сказал Федор. – А то ведь не справится, загубит простое дело. Потом объясняйся за этого недотепу…

– Федька, шел бы ты лесом! – начал возмущаться Григорий, потом отмахнулся.

Мол, да и леший с тобой.

– Папиросу дайте, – попросил Мухавец. – Отобрали курево, спички, часы. Почему, не понимаю? В чем вы нас продолжаете подозревать?

– Держите. – Шубин протянул ему пачку и спички. – Только без шоферских привычек. Чтобы вернули!

Он смотрел, как каждый из них трясущимися пальцами доставал папиросу, разминал, прикуривал. Дымили они с жадностью. Серые лица расслаблялись, но глаза настороженно скользили по лицам бойцов.

– За кого вы нас принимаете, товарищ Шубин? – спросил Мухавец. – В отряде нам ничего не стали предъявлять, изолировали от всех, гноили в землянке, обращались как с последними врагами народа.