Свой с чужим лицом

– Ты уж, лейтенант, скажи своему бойцу, чтобы не очень подбирался к нашей Тоньке, – проворчал Верещагин. – Много таких было. Антонину это только забавляет. Она может поначалу подыграть, а потом пошлет к чертовой матери, и хоть ты тресни. Ленька всю жизнь считает, что она его девушка, рычит на всех, кто ей знаки внимания оказывает, в драку бросается. Он парень хороший, и комсомольский вожак был правильный, но уж очень упертый, если что-то возьмет себе в голову, то уже не выбить. Пунктик у него по поводу Тоньки. Посмотри, как косится на этого кавалера. Нам нужны дополнительные потери? А твой боец уже забыл, где он находится, вон как зубы девчонке заговаривает.

«Эти сцены из мирной жизни действительно смотрятся неуместно. А сам-то я чем лучше?» – думал Шубин, вытаскивая валенки из глубокого снега.

Воспитательная беседа откладывалась на неопределенный срок.

Лес уплотнялся, черный ельник встал стеной. Неудивительно, что немцам не удалось выбить партизан из этой чащи. На привале люди падали в снег, молитвенно смотрели на небо, потом делились куревом, вели беседу.

– К Новому году приготовились, мужики? – поинтересовался Григорий Ванин.

– Три дня осталось, – добавил Федор. – Шампанское завезли, елочку поставили?

Партизан Тихон ухмыльнулся и проговорил:

– Вот смотрю на вас, ребята, и не пойму, вас двое, или у меня в глазах двоится? Поначалу не обращал внимания, а сейчас вот заметил и задумался.

– А это так положено, – заявил Григорий. – Специально задумано, чтобы немцев с толку сбивать.

– А то, что своих сбивает, так это побочный эффект, – добавил Краев.

Люди смеялись. Хмурился Ленька Пастухов, видя, что Антонина совсем обделяет его вниманием. Барковский ей что-то вкрадчиво втирал, а девушка загадочно улыбалась, иногда бросала взгляд на лейтенанта.

– Кстати, насчет шампанского, – сказал Верещагин. – Оно у нас есть. Мы у немцев попросили, и они не отказали. К сожалению, французское, советского не подвезли, но хоть такое. Елочку нарядили. Этого добра в бору как грязи на селе, – закончил он под дружный смех партизан.

Потом опять был обрыв, за ним тянулась низина, заваленная снегом. Лес темнел, подступали сумерки. На заключительном этапе дорогу пересек обрывистый овраг, через который был перекинут мостик с опорами, скрипучий, но довольно прочный.

– За день построили! – похвастался Верещагин. – На той стороне круглосуточный пост. В случае опасности мост подрывается мгновенно, а через овраг фрицы не пролезут, замаются штурмовать. За оврагом база. С двух сторон болота, с третьей – глухая чаща с тайной тропой. Про нее знают только несколько человек. Начнут бомбить, зароемся в землю. Вот так-то, лейтенант!

Мостик раскачивался, но держался. Люди перебегали по одному, и добавка к острым ощущениям была обеспечена.

Расступилась стена деревьев. Навстречу выходили люди. Спешил коренастый мужчина без шапки, с гладко выбритым черепом, усами и бородкой, отдаленно смахивающий на вождя мирового пролетариата.

Глава 8

В командирской землянке было сухо и тепло, потрескивала печка. Час назад разведчики прибыли на партизанскую базу, о чем немедленно доложили по рации. В полку депешу приняли и пообещали отправить дальше, в разведотдел штаба дивизии.

Партизаны встретили гостей нормально, ни грустно, ни радостно, пообещали накормить, предоставить жилье.

– Что, у вас гостиница есть? – осведомился Барковский.

– Ага, ведомственная, – проворчал рыхлый завхоз Силантьев. – С одним-единственным удобством.

Полевую кухню заменяла глиняная печь, устроенная в овраге. Она дымила почти постоянно. База занимала гектар площади в хвойном лесу. Несколько землянок, навес с печью, пара приземистых срубов хозяйственного назначения. Проблем с дровами не было, на холод партизаны не жаловались. С продуктами дело обстояло сложнее.

– Все свое давно съели и забыли, – пробормотал Прокопий Тарасович Разжигаев, вскрывая банку трофейных рыбных консервов. – Теперь у немцев побираемся, на поклон ходим. Дескать, подайте, сколько можете. Они нам не отказывают. Позавчера засаду в трех верстах отсюда устроили. Машину взяли. Она почту перевозила, заодно провиант для небольшого деревенского гарнизона. В принципе неплохо. Пять мешков картошки, куры обезглавленные, консервы всякие. Жить можно. Правда, ребята измаялись, пока все это сюда доволокли. Брать в деревнях остерегаемся, хоть люди и предлагают. Бывали случаи. Возьмем, а потом приходят полицаи, проводят дознание, кто тут партизан подкармливает, и в расход пускают целыми семьями, с детьми и домашними питомцами.

– Вы ешьте, товарищ Шубин, не стесняйтесь, – вкрадчиво проговорил комиссар отряда Навроцкий, приземистый, коротко стриженный мужчина в очках с круглыми стеклами. – Немецкая еда специфичная, но привыкнуть можно. Хотя кому я говорю. Вы столько раз ходили в тыл, наелись до отвала этой гадости. Не стесняйтесь, товарищ, и за бойцов своих не беспокойтесь. Мы всех накормим и спать положим.