Короче говоря, Карцев специально прилетел на этот съемочный день — мало того, на следующий день в том павильоне, где мы снимаем квартиру, уже должна строиться другая декорация, то есть у нас для этой сцены запланирован один день.
И вот я прихожу утром на съемку, а меня огорошивают — одесский артист, которого я отобрал, пробовал и утвердил, артист, который должен был играть жениха, — его не будет. Я спрашиваю: «Как это не будет?» «А так, он театральный артист, и театр отправил его куда-то в другой город, на выездной спектакль». Что поделаешь, мы с вами по-прежнему существуем в советских условиях, хотя Советский Союз уже вроде давно распался. На Западе такого в принципе не может быть, а у нас это сплошь и рядом, может быть все что угодно. И вот, нет артиста — что делать?
Надо же кого-то снимать, я не могу отказаться от этой сцены, потому что у меня вылетят огромные деньги: съемочный день этот стоит тридцать пять тысяч долларов — значит, всё это загремит к чертовой матери. Карцев второй раз не прилетит, потому что у него, во-первых, долгие гастроли, во-вторых, он утвержден на большую роль в другой картине, и там начинаются съемки. Плюс, повторяю, завтра сломают декорацию. Короче, выхода нет, надо снимать.
И вот мне приносят кучу фотографий артистов, которые могут заменить этого жениха, я выбираю одну и говорю: «Хорошо. Вот этот, внешне он годится. Давайте!» Проходит час-два, и появляется этот артист. Мы начинаем репетировать, и выясняется, что артист этот просто ничего не может играть, он вообще из самодеятельности, и, как только он открывает рот, идет такая фальшь, что все просто в ступоре. Мы пробуем и так, и эдак — ничего не получается.
Карцев, который вообще по натуре паникер, — он артист, который всегда во всем сомневается, хватается за голову: «Это никогда у нас не выйдет!» Тогда Ваня Жидков, играющий моего героя, говорит: «Вы его запугали! Давайте я с ним во время перерыва пообщаюсь, настрою его». Я же уверен, что хоть три часа перерыв делай — если человек не может играть, ничего не получится. Уже и оператор мне говорит: «Ничего не поделать, давай снимать короткими кадрами!» Но у меня-то задумана вся сцена одним кадром со сложным внутрикадровым монтажом, и это, на мой взгляд, гораздо интереснее, чем ее дробить.
Я думаю, что же делать?
В чем причина, почему ничего не получается?
Внешне он вроде годится — такой смешной, длинный, деревянный парень — но как только открывает рот, у него все фальшивит. «Черт возьми, что ж такое?! — думаю я. — Может, тогда ему вообще не надо говорить или, если говорить, то так, чтобы его почти не было слышно?!»
И я обращаюсь к своим помощникам: «А ну-ка бегом в медпункт и принесите мне как можно больше бинтов!» Приносят бинты, и я прошу как следует забинтовать ему шею. Короче, ему заматывают шею, как будто у него огромные проблемы с горлом, и я ему говорю: «Все, теперь у тебя голоса нет. Ты будешь только сипеть. Там, где я скажу, у тебя будет чуть прорываться голос, а так — сипи, как будто ты пива холодного напился и говорить совсем не можешь!»
И сцена тут же заиграла, как только я лишил его голоса. Сцена сложилась, она идет на ура, зрительный зал всегда хохочет на этой сцене.
Я к чему так длинно рассказываю, — это чистый пример импровизации. Мы перевернули ситуацию: она была катастрофической, а в результате стала выигрышной. Если бы я сидел дома и думал, как сделать эту сцену лучше, я бы такого в жизни не придумал, потому что это
Это все подтверждение той же мысли: если что-то идет не так, как вы планируете — выглядит по-другому, площадка не такая, еще что-то вас не устраивает, — значит, если вы настоящий режиссер, вы обязаны обернуть это «
Представление персонажа
Значит, что такое импровизация, мы более-менее разобрались. Давайте теперь посмотрим самое начало одного фильма, это моя старая картина «Жил-был настройщик». Напомню, я вам уже говорил — очень важно, как мы начинаем картину, и очень важно, как мы ее заканчиваем.
Что же такое «начало картины»?
Тут нужно учитывать сразу несколько вещей. Первое — это, конечно, нужно взять зрителя за жабры и не отпускать.