Свой ключ от чужой двери

– Подбираем где придется. Чуть ли не на улице. Вы не представляете себе, как много талантливых людей погибает, не умея пробиться. Природа наградила их уникальным видением мира, чувством цвета, формы, пропорций, но не дала шанса на выживание. Аномальные человеческие структуры, как правило, хрупки и беззащитны. Единицы приспосабливаются, причем не самые одаренные, а самые гибкие. Сейчас, например, мы готовим выставку американского художника-хиппи Стива Моравиа, необыкновенно искреннего человека, автомобильного механика по профессии. Божьего человека.

– Что значит «Божьего человека»?

– Это значит, что он гол как сокол, бос, сир и наг, подрабатывает в ремонтной мастерской на стакан кофе и кусок хлеба, а также на краски, бумагу и холст. Живет на чердаке у одной старой женщины и за это ухаживает за ее допотопным «Бьюиком», музейной реликвией шестьдесят второго года, а зимой переезжает из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, где тепло и не нужна зимняя одежда. Там работает механиком у одного итальянца. У него нет семьи, зато есть друзья.

– Откуда вы его знаете?

– Это удивительная история. – Ведьма растроганно улыбнулась. – Три года назад я гостила у друзей под Нью-Йорком. И вот, представьте себе, проезжаю я как-то раз через маленький городишко Ардсли-на-Гудзоне, и вдруг мотор моей машины начинает чихать. Я едва успела прижаться к тротуару, как он заглох. Прямо перед лавочкой, у двери которой сидел на корточках молодой парень с бумажным стаканчиком кофе и глазел по сторонам. В Америке много чудаков, и я не особенно удивилась его внешнему виду – длинным волосам, бороде, усам, всяким цепочкам и бусам на груди, босым ногам. На голове у него красовалась ярко-красная бейсбольная кепка. Я сразу же обратила внимание на выражение его лица, поражающее какими-то удивительными, просто детскими простодушием и чистотой. Он поставил стаканчик с кофе на тротуар, поднялся, подошел, улыбаясь, к машине.

Ну, короче говоря, он помог мне и от денег отказался. Но согласился перекусить в дешевом китайском ресторанчике на перекрестке, где обедали шумные шоферы-дальнобойщики. Он охотно рассказывал о себе, а я рассматривала его приятное лицо, красивые руки, слушала мягкую правильную речь и удивлялась. Он упомянул, что любит рисовать, и согласился показать свои картины. Представьте себе старый разваливающийся двухэтажный дом, нежилой второй этаж с заколоченными окнами, наружную лестницу на чердак. Лестница скрипела и раскачивалась под нашими ногами и чудом не рушилась. Перила тоже были не везде. Весь чердак был увешан набросками карандашом, маслом – Стив рисовал людей, собак, кривые улицы, дома, машины, отдельно руки, лица, детали домов, небрежными летящими штрихами. Рисовал то, что видел вокруг. Люди были живыми, машины двигались, собаки, повернув головы, оглядывались на звук… И маслом – Гудзон. Зимой, с темно-свинцовой стремниной и ледяными берегами; весной, когда вода голубая от цвета неба; осенью, когда кажется, что река горит от буйных ярчайших красно-оранжевых красок окрестных рощ. У него есть сестра, которая после смерти родителей прибрала к рукам нехитрое наследство, но ему много и не нужно – рисовать и чинить автомобили. И я представила себе, что в одно прекрасное утро… то есть совсем не прекрасное, конечно, он не проснется у себя на чердаке – из-за первых зимних заморозков, не успев уехать в Лос-Анджелес. Или от сердечного приступа… Старая женщина, хозяйка «Бьюика», раздаст его картины соседям, а те, что останутся, просто выбросит. А может, они так и останутся висеть на стенах чердака. И через пару лет никто даже и не вспомнит его имени.

Недолго думая, я спросила его, не хочет ли он поехать в далекую заокеанскую страну. Он согласился без раздумий, обрадовался, в глазах засияла детская радость. Она замолчала, слабо улыбаясь, словно вглядывалась в события трехлетней давности. Потом добавила деловым тоном:

– Почти два года ушло на всякие формальности с обеих сторон, в итоге выставка открывается через месяц, Стив приезжает через неделю, а Анна исчезла.

Глава 17 Нонна

– Снимаю шляпу, – сказал Коля Астахов с досадой.

– Опять? По какому поводу на сей раз?

– В одной из губных помад обнаружен клофелин. Пальчиков нет. В той, что с пальчиками жертвы и счастливого жениха, чисто. Ты, Федька… даже не знаю! Вроде Савелия! Как эта, из Древней Греции.

– Пифия?

– Ну. Или… кельты, которые гадали по кишкам.

– И ведь часто угадывали – вот что удивительно! Ничего, Коля, и праведник семижды в день падает.

– Чего?